Цивилизация
«Откуда вы его взяли?» — интересуется первое лицо, показывая на того, кто задал ему вопрос, и глядя в зал. Зал охотно хохочет в ответ.
«Кого же к нам направляет организация с таким неблагозвучным для русского уха названием, как БДИЧ?» — спрашивает это же лицо в другом месте, намеренно выпуская из аббревиатуры букву «П», чтобы высмеять входящее в структуру ОБСЕ Бюро по демократическим институтам и правам человека.
«Извините, я думал контрацептивы повесили, не понял только, зачем развернули», — делится впечатлениями глава государства о первом шествии несогласных в Москве 2010 года.
«Я хочу сегодня пожелать всем гражданам… тем, кто находится справа, сверху, снизу… всем здоровья и процветания», — шуточно поздравляет он граждан с экрана телевизора. И так далее. Манера, с которой правитель непосредственно говорит с народом якобы на его языке, маркирует особый статус. Кому-то, может, по душе лицемерные экивоки, а мы по-простому.
Этот стиль характеризует не только первое лицо. Россия все же не является совсем уж авторитарной страной. Многие граждане, как рядовые, так и вполне высоко сидящие, вольны высказываться так, как считают нужным. Вернее, в духе времени, чтобы все-таки не выпасть из тренда.
В 1990-е годы агрессивный креатив бесперебойно порождался разве что лидером ЛДПР, тогда как Борис Ельцин, Виктор Черномырдин и другие политики первого ряда порой могли удивить или насмешить публику, но обходились без прямых и косвенных угроз, намеков и оскорблений.
К концу первого десятилетия нового века закрепилась совсем другая стилистическая доминанта. По поводу тех же волнений 2010 года видный единоросс и специалист по политтехнологиям Олег Матвеичев вообразил в своем блоге, как «танковая армия всю сволоту, все говно нации намотала бы на гусеницы». Высказывание профессора Матвеичева тогда цитировали СМИ, но никто уже не обратил внимания.
Подобные обещания, но уже в адрес Pussy Riot, звучали из уст вице-спикера Совфеда Александра Трошина, считавшего, что им бы где-нибудь «в Нижнем Новгороде все волосья бы повыдергивали». В том же, правда, более замысловатом ключе выразил свое мнение вице-премьер Дмитрий Рогозин, предлагавший отлить на оборонном предприятии «большую сковороду для Марата Гельмана и его девочек» для их удобного горения в аду.
Примеры эти общеизвестны и неуникальны. Непомерное расширение диапазона дозволенного, прямая корреляция между занимаемой должностью и масштабами бесцеремонности — это яркие приметы эпохи, которая началась в 2000 году, пережила мировой кризис в 2008-м и теперь, наконец, показывает, что созрела окончательно и утвердилась надолго.
Мы были так безмятежны в прошлом десятилетии, как же это произошло? Скажем, кто, кроме какого-нибудь бывшего диссидента Михаила Берга в 2005 году пытался публично задать власти неприятные вопросы, заслонявшиеся «более насущными», системными, связанными с построением корпоративного государства, торговлей за место у трубы и зачисткой информационного поля? Тогда малоизвестное издательство «Красный матрос» издало книгу Берга «Письмо президенту», потому что остальные сделали вид, что не видят в ней рыночного потенциала.
Причем все уже понимали, что имеется в виду, когда аккуратно говорится о чисто финансовой стороне. Над этой подменой проницательно посмеивались, отдыхая в парижском кафе от московских перегрузок. Были еще какие-то единичные симптомы, но явно никто не тревожился. Мы вспоминаем середину прошлого десятилетия как вегетарианское время, потраченное на зарабатывание репутации офисного планктона. Жили, ничего не замечая, писали в блоги о культурных событиях…
Сегодня язык власти отражает практически полный разрыв с культурным слоем. Разумеется, это сделано сознательно и по понятным причинам. Если не приручать экспертизу и не препятствовать интеллигенции пусть даже тихо делать свое дело, случаи единичного несогласия перерастут в системное противостояние. Чтобы этого не произошло, инстинктивно повышается голос и наращивается сила, с которой условный жандарм держит условный шлагбаум, за который не велено заходить.
Хамство превращается в превентивную меру: лучше держать внутреннего врага в заведомо деморализованном состоянии.
Как этого добиться, мы хорошо знаем. Те, кого Ленин и его современный эпигон клеймят «говном нации», плохо переносят хамство и унижения, жизни не нюхали, играли на скрипке и читали перед сном. С ними можно справиться. Набычиться, цыкнуть, расхохотаться при поддержке свиты.
Однако есть у этой дворовой истории свое продолжение. Ценой побоев и унижений объект хулиганского террора вырастает, заканчивает университет и больше не заблуждается относительно того, кто сильнее.
Мир взрослых устроен более или менее предсказуемо, интеллект всегда выигрывает.
Его, конечно, можно притормозить, закрыть, ненадолго зачистить даже в масштабах целой страны. Кто-то уедет, кто-то не будет высовываться. Но у интеллекта будущее есть, а у инфантильного дворового хамства — нет, оно прикрывает пустоту, отчаяние и безнадежность. Чем громче и цветистее ругательства, тем явственнее реальное бессилие.
Ведь так и не понятно, что делать с тем, что успели растащить и присвоить. Его можно только тратить, а все, что тратится, быстро кончается.
Автор — профессор отделения культурологии НИУ «Высшая школа экономики» (Москва)
