Цивилизация
Елизавета Петровна Карцева:
Я была во Владимире, меня туда отправили родители из-за того, что у моей тети скончался муж, который был старшиной. Слухи уже ходили о войне, телеграф работал плохо, на въезд в Москву были ограничения. А я ехала из Архангельска как раз через Москву, волновалась, что не пропустят. Но пустили, все нормально.
Жили в военном городке, в наши окна был виден плац. Было утро, хорошая погода, я пошла за хлебом, это недалеко, метров двести. Возвращаюсь из магазина, дождик начался. Захожу домой, а тетя Оля моя плачет, я ее не видела никогда такой. И говорит мне: «Сядь!»
Мне дальше послышалось, что она сказала «Вологда». Она сама вологодская, а я подумала еще: «Чего она плачет, подумаешь, Вологда». Это мне так послышалось, я это запомнила на всю жизнь.
Я села, она на меня так смотрит и говорит: «Сядь! Война! Выступает Молотов». И потом: «Женька наш погиб». В 7 часов утра Гродно был уже взят, а Женя, мой брат, там проходил службу. И он был в казарме, их там семь человек оставалось, остальные все на сборах в лагерях. Этих всех семерых в 39-м году забрали в армию с первого курса Индустриального института в городе Сталино (ныне Донецк. — «Газета.Ru») по приказу Ворошилова. И вот их уже осенью должны были отпустить обратно. Они должны были сдать экзамен по истории партии, их поэтому оставили в казармах.
И вот буквально на второй день на этом плацу, я почему о нем вспомнила, из окна вижу: сидят кучками солдаты в форме, в шинелях, и рюкзаки рядом с ними, кто-то играл на гармошке, они пели. Отправляли их на фронт. И вот этот эшелон, в котором они ехали, разбомбили, то есть они даже не доехали.
К тете Оле приходил друг мужа, тоже военный, и я слышала, как он меня пожалел: «Лильке, говорит, не повезет». Потому что всех парней-то забрали, а мне 17 лет.
В Архангельск я вернулась 2 августа. Не помню, сколько суток ехала, но было пять больших остановок — объезжали Москву. Архангельск стали бомбить только в 1942 году. Когда первый раз увидели пожар, все говорили, что это учебная тревога, никто не мог поверить, что правда бомбят. А это горел канатный завод.
Никаких сомнений, что победа будет быстрая и за нами, у нас в городе, в моем окружении не было.
Евгений Григорьевич Ясин, экономист, научный руководитель Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», министр экономики Российской Федерации (с 1994 по 1997 год):
Можно сказать, мои непрерывные воспоминания как раз и начались с того дня. Мне только недавно исполнилось семь лет. Помню волнение моих родителей, соседей, все ждали чего-то важного. Есть четкое воспоминание о том, как из радиоточки раздался глухой голос Молотова, который сообщил нам о начале войны. Оценить это по достоинству тогда я не мог, даже было какое-то мальчишеское веселье: вот теперь начнутся приключения.
Вскоре я, конечно, узнал, что будут не веселые бои, а эвакуация и бесконечные переезды.
После этого уже в памяти начали сцепляться отдельные события, связанные с подготовкой эвакуации нас из Одессы. Например, встречи с родственниками, с которыми до этого не встречались, но военные события заставили нас сплотиться и помогать друг другу. Через месяц-полтора мы уехали из Одессы, отец получил задание вывезти архив одесской железной дороги. Потом мы оказались в Северном Казахстане, затем на Кавказе. В 44-м году в августе мы снова оказались в Одессе, уже освобожденной. На следующий год, в мае, была Победа. Помню, как мы шли по Приморскому бульвару и наблюдали иностранных матросов, которые пели песни.
Ирина Вячеславовна Ракобольская, штурман полка ночных бомбардировщиков, доктор физико-математических наук, заслуженный деятель науки РФ:
Я хорошо помню этот день. Мы тогда жили в квартире профессора Балалаева, у моей подруги, на следующий день мы должны были сдавать последний экзамен за третий курс физфака МГУ. Вдруг нам позвонили и сказали «Послушайте радио. Сейчас будет выступать Молотов. Кажется, о начале войны». Мы включили радио и услышали о том, что начинается война. Я почему-то заплакала. Хотя на самом деле само объявление не было большой неожиданностью — где-то рядом, в Польше, стреляли, и у нас было такое чувство, что война может начаться, хотя наше правительство и заверяло, что ничего не будет.
Потом мы сразу же поехали в университет. В университете в большой аудитории собрались все студенты Московского университета. Провели собрание и по предложению Федора Типунина постановили, что все комсомольцы МГУ уже считают себя мобилизованными правительством для любых дел, которые будут нужны в связи с войной. Это было похоже на удар. Было ощущение, что теперь ты должен сделать нечто самое главное в своей жизни.
Вы спросите меня, что было самое главное в моей жизни, но я не отвечу, что самым главным в ней была война. Я скажу, что сначала главной была война, а после нее 70 лет работы в университете, докторская диссертация, рождение детей. Войну надо помнить, но жить ею нельзя.
