Цивилизация
На первый взгляд дело Алексея Навального почти буквально повторяет дело Михаила Ходорковского. Как и тогда, охранительная машина фабрикует «хозяйственный» судебный процесс против деятеля с серьезными политическими амбициями, а затем превращает свою жертву в «узника совести», сроки заключения которого можно продлевать до бесконечности.
Желание людей во власти избавиться от конкурента, пустив в ход, пускай и в гуманизированном виде, сталинскую формулу «Нет человека — нет проблемы», действительно очень схоже в обоих этих делах. Сроки Михаила Ходорковского назначались и переназначались с тем, чтобы избавиться от его присутствия во время избирательных кампаний. При вычислении срока для Алексея Навального, похоже, ориентировались на то, что до парламентских и президентских выборов остается меньше пяти лет.
Но на этом сходство давнего процесса с новым и заканчивается.
Сегодняшняя взвинченная атмосфера совершенно не похожа на атмосферу «тучных» лет. А прочно вовлеченный в публичную политику Навальный не похож на Ходорковского, который на момент ареста только еще примеривался к открытому участию в ней.
В середине нулевых обвинения против Ходорковского — Лебедева лишь немногими воспринимались как изготовленная с политическими целями фальшивка. Широкая публика на первых порах весьма одобряла «посадку» двух олигархов и нисколько не сомневалась в их виновности. Понимание подлинного смысла их преследования проникало в умы медленно и только теперь, десять лет спустя, становится преобладающим.
А дело Навального — Офицерова с самого начала воспринимается именно как политическое. И не только теми, кто вникал в подробности процесса. Напротив, многие активные граждане не желали тратить время на штудирование казенных повествований про ужасы разграбления «Кировлеса». Организуя один фальсифицированный процесс за другим, власти в конце концов добились того, что любые их версии уже с порога отбрасываются как заведомо ложные.
Практически все угадываемые последствия осуждения Навального противоречат интересам Кремля.
Находясь на свободе, Навальный не был фигурой, консолидирующей оппозиционные настроения.
Кто-то считал, что его воззрения слишком националистические. Другие критиковали его за неконкретность программы. Не прекращались и слухи, будто антикоррупционные проекты Навального используются враждующими бюрократическими группировками для слива компромата друг на друга. Справедливо все это или нет, но очевидным для всех политическим тяжеловесом он не стал.
Теперь судебный приговор сделал его таковым. Превратив Навального из политактивиста в политзаключенного, Кремль сам назначил его лидером оппозиции. Мужественное поведение Навального на абсурдном суде, подкрепленное отказом Офицерова от него отречься, подвело черту под сумбурным прошлым. Солидарность с преследуемым сильнее вчерашних споров и раздоров.
Многие из тех, кто раньше инстинктивно не доверял Навальному-оратору, теперь совершенно иначе взглянут на стойкого узника, не спасовавшего перед казенной репрессивной машиной.
А надежды властей на то, что Навального-заключенного теперь забудут, провалятся гораздо быстрее и убедительнее, чем провалились прежние надежды на то, что забудут Ходорковского.
Если бы властвующие лица сохраняли хладнокровие, то недавний опыт мог бы стать для них предостережением. Безумный прошлогодний процесс и приговор участницам группы Pussy Riot превратил андерграундных феминисток во всемирно известных политических узниц.
С той разницей, что на этот раз резонанс неизмеримо больше. Ведь пляски в храме считаются не только у нас, но и на Западе занятием если и допустимым, то не особо похвальным. А выступления Навального против коррупционеров широко одобряются российским общественным мнением. Не говоря о том, что политический вызов, который он бросил Кремлю, произвел впечатление во всем мире. И
международная реакция на приговор была быстрой, широкой, резко отрицательной и полностью игнорирующей «хозяйственный» якобы характер обвинений.
Впрочем, нанесение ударов по международной репутации России превратилось для наших высших чиновников в своеобразный спорт. Это давно не ново. Ново другое: власть хаотически наносит удары по другим своим начинаниям, причем сразу по нескольким.
Выборы столичного мэра были синхронизированы с процессом в Кирове самими же властями. С участием в этих выборах Навального неизбежная победа Собянина обрела бы политическую завершенность и легитимизировала бы его статус. Приговор Навальному эту идею дезавуировал. Одна начальственная спецоперация испортила другую.
Говорить, будто процесс Навального подорвал доверие к российской судебной системе, конечно, смешно. Доверие подорвано давно и прочно. Но на конкретном участке отрицательный эффект вполне наблюдаем.
Ввиду печального положения в экономике высшие чины сейчас постоянно рассуждают о планах смягчения репрессивной практики в отношении бизнеса. Как доказательство этому преподносится объявленная после долгих проволочек амнистия для части осужденных по экономическим статьям. Но процесс в Кирове поставил эту почти символическую амнистию совершенно в другой и притом совершенно невыигрышный контекст.
Теперь куцая амнистия выглядит лишь малоубедительным противовесом новой серии «экономических» по форме и политических по содержанию процессов, в которой суд над Навальным стал первым, суд над Урлашовым, видимо, будет вторым, а дальше ничто не помешает изобрести что-нибудь еще.
Судебные манипуляции, именно сейчас и с таким яростным нажимом осуществляемые в хозяйственной сфере, не могут иметь другого эффекта, кроме еще большей растерянности в деловых кругах, еще большего оттока капитала и нежелания иностранных инвесторов вкладываться в Россию. Крайняя несвоевременность таких действий перестала быть аргументом для Кремля.
Может быть, отказ от прежней осмотрительности и от любых ограничивающих произвол соображений искупается в глазах властей надеждой несколькими целенаправленными ударами покончить со всякой реальной оппозицией. Надеждой совершенно иллюзорной. Нарастающее народное недовольство вовсе не результат агитационных усилий столичных активистов. Оно накапливается повсюду и все чаще по разным поводам прорывается наружу, как это случилось недавно в Пугачеве, маленьком провинциальном городке, географически и духовно очень далеком от московских оппозиционных кружков.
Кремлю не стоило бы избавляться от привычных и в массе своей довольно умеренных политических критиков. Если это произойдет хотя бы частично, то на расчищенное место придут противники совсем другого типа, не связанные никакими условностями и не сдерживаемые никакими тормозами.
Перманентно действуя на грани нервного срыва, власти расшатывают общественный порядок и превращаются в заложников собственных противоречивых решений.
Всего печальнее, что заложником непродуманной политики становится и все общество.
