Цивилизация
Вечно тлеющий спор по интересной теме несправедливого распределения денег разгорелся из искр последнего кризиса. От него, по древней традиции, чаще страдали не самые богатые налогоплательщики. А топ-менеджеры, успешно приведшие свои корпорации к банкротству, нередко увольнялись с щедрыми отступными, пока их организации спасали за деньги несчастных налогоплательщиков.
Этот абсурд наблюдался и в США, и в Европе, и у нас. Повсюду власти принялись искать выход из ситуации, когда привычные стимулы и законы не гарантируют справедливости и грозят стать тормозом для развития. Теперь есть первые итоги этих поисков, которые показывают сходство и разницу между Штатами – Европой и между Штатами и Европой – Россией.
Американцы, грубо говоря, разделили проблему на две части – на налоговую, и финансовую.
По налогам «леваки» типа Уоррена Баффета и Билла Гейтса настаивают, что надо поднять ставки на сверхдоходы. По финрегулированию был изготовлен закон Додда — Фрэнка, который хоть явился в сильно усеченном виде, но все-таки дает возможность акционерам ограничивать аппетиты менеджеров (акционеры могут проголосовать против их бонусов).
В Европе даже обрезанный закон Додда — Франка (без, скажем, запрета банкам вообще занимать больше определенной доли на рынке тех или иных услуг, чтобы не ставить состояние целых отраслей в зависимость от пары учреждений) вызвал аллергию.
Про налоговую справедливость европейцы любят поговорить, пока дело не доходит до законов. А вот по поводу бонусов (и всяких золотых парашютов) менеджерам в Швейцарии (стране прямой демократии) был принят на референдуме план по ограничению вознаграждений.
Сходство между Штатами и Европой в том, что большая часть планируемых или вводимых мер касается финансистов. Другое дело, что в США упирают пока на введение налогов, не пытаясь диктовать компаниям правила распределения их денег. А в Европе, если швейцарский опыт начнет распространяться, что уже требуют оппозиции ряда стран, могут углядеть выход, похоже, не столько в повышении налогов, сколько в введении ограничений по бонусной политике (Швеция с ее высочайшими налогами вообще в стороне от нынешних дебатов и от кризиса вообще).
Что Россия? Тема неравенства и справедливости стала актуальной и для наших властей. Конечно, не так примитивно, как за океаном, где Стиглиц с Кругманом спорят: неравенство – причина или следствие кризиса? Актуализировалась у нас тема даже не потому, что, по последним данным ОЭСР, отмечалось, что за период с 1985 по 2008 год средний доход самых богатых превысил средний доход бедняков в 9 раз, хотя в середине 80 годов эта цифра равнялась 7. И не потому, что
у нас разница в доходах 10% самых богатых и 10% самых бедных сопоставима с американским показателем (в РФ – примерно в 16 раз, в США – в 15 раз). Хотя несопоставимы размеры социальной помощи здесь и там.
Но и у нас власти засекли рост недовольства в обществе и стали думать, что предпринять. Примечательно, что быстро, почти автоматически, главными привилегированными ребятами у нас были названы не финансисты, а служители власти. Совершенно естественно поэтому, что никаких подобий законов Додда — Франка или швейцарских референдумов у нас не было – за ненадобностью. А явился известный симулякр про запреты служивым иметь счета за границей.
Получается, что власть (наверное, бессознательно) призналась в том, что она сама (в лице ее попавшихся представителей) является самым богатым слоем общества. Членов такого слоя принято в мире обзывать «жирными котами». Но за океаном и в Европе речь идет, как правило, про финансистов, скупающих, скажем, бессмысленные греческие облигации или другие бумаги, ценные только уверенностью, что в свое время по ним расплатятся миллионы налогоплательщиков. У нас, конечно, некорректно использовать столь ярко окрашенный эпитет. Тем не менее
наше сходство с Западом – в признании имеющегося и опасного неравенства, а отличие – в преимущественно профессиональной принадлежности тех, кого во всем прочем миру «жирными котами» и называют.
Может быть, это отличие и уберегло Россию от недавно модных уличных выступлений типа «Захвати Уолл-стрит» — что бы пришлось призывать у нас захватывать?
Если поискать аналогии с получателями крупных вознаграждений за увольнение из компаний, то в России самый большой приз получил Владимир Стржалковский, уходя из «Норникеля», — $100 млн. Это почти в 25 раз больше, чем, скажем, хотел выплатить совет директоров швейцарского UBS своему председателю Акселю Веберу, что и послужило одной из главных причин принятых ограничений на подобные действия. Но это меньше в разы, чем получали некоторые американские основатели успешных компаний после десятков лет работы. Не в размерах парашюта, впрочем, главное, а в том, что подполковник КГБ и экс-руководитель российского туризма Стржалковский и на посту главы «Норникеля» фактически остался доверенным представителем власти, чиновником, которого «бросили» на ответственный участок в трудную минуту своры местных акционеров. И заплатили ему выходное пособие именно за политику, что и не скрывается.
Подобных стржалковских можно отыскать во многих компаниях. Причем часто они в самом деле оказываются полезнее просто знающих спецов-технарей или финансистов – так наша экономика устроена. Формально они не госслужащие, фактически – комиссары. Есть немало других не столь явных способов у высокопоставленных властителей контролировать компании и корпорации.
Так что, похоже, что уполномоченные бюрократией контролеры и их кураторы на этажах вертикали составляют изрядную долю верхнего десятипроцентного слоя самых богатых россиян.
И в Штатах, и в Европе, и в России власти признают риски от возрастающего неравенства (кстати, как заметил бывший совладелец «Норникеля» Михаил Прохоров, 10% предприятия принадлежат трудовому коллективу, так что идею «народного капитализма» стоило поддержать направлением этих $100 млн на дивиденды, а не на «золотой парашют»).
Можно усмотреть еще сходство в российских, американских и европейских подходах к борьбе с неравенством. В общем, и у нас, и у них, никто – ни народ, ни прокуратура — не имеет претензий к действительно успешным управленцам. Если кто-то из них принес своим акционерам 100 рублей, то пусть даже и «трешку» получит в награду. Другое дело, когда разорил владельцев и клиентов, а претендует на приз, тогда и приходится думать, как переписать законы.
Но у нас самыми главными управленцами часто фактически выступают официальные или не очень, но всегда достаточно полномочные представители власти, по крайней мере – в крупнейших корпорациях. У них главная мотивация в угождении пославшей их вертикали, а не в эффективности компании. Официально они не чиновники (хотя непременно обладают служебными загранпаспортами, за признание которых европейцами насмерть бьется нынче наш МИД), на них никак не распространятся всякие запреты на счета и тому подобный пиар. Так что сохраняются и соблазны. Правда, они могут подвергнуться жестокому наказанию – изгнанию из ближнего круга, когда и особняки со счетами становятся не в радость.
Такой видится расклад: в верхний десятипроцентный слой можно войти либо от высшей власти, либо под ее руководством. Подтверждений этому полно, нет примеров, как можно иначе стать миллиардером. В связи с чем совсем неинтересным для нас является один из немногих пунктов заокеанского спора нобелевских лауреатов про риски неравенства, по которому их мнение совпадает, – что эта несправедливость лишает экономику талантов, так как препятствует многим людям получить хорошее образование. То есть примитивно сводят проблему к банальному обеспечению гарантий равных возможностей.
Непонятно пока, кто окажется прав в споре Кругмана – Стиглица, демократов-республиканцев, американцев-европейцев по поводу того, как выстраивать будущее хозяйство, чтобы не превращался бизнес в банальный отъем денег налогоплательщиков.
Там идет работа по выработке новых законов, эффективных в пришедшей новой экономике, и человечество опять, наверное, найдет решение очередной задачи.
Очевидным кажется другое: вряд ли можно будет применить любые экономические законы к регулированию деятельности российской бюрократии, которая рулит хозяйством по своим правилам и всегда готова пресечь любыми способами попытки вмешательства в ее жизнь.
Жизнь хоть и на обочине, но полную приятных привилегий.
