Цивилизация
Архиерейский собор РПЦ завершил свою работу. Перед его началом участники во главе с патриархом Кириллом встретились с президентом в Кремле. Встреча эта запомнилась не столько своей торжественностью, сколько казусом, о котором много судачили блогеры. На ней Путин почти дословно повторил слова главы своей администрации. Президентский пресс-секретарь отшутился от обвинений спичрайтеров в непрофессионализме. Мол, это не более чем солидарность единомышленников по вопросам государственно-церковных отношений. Видимо, солидарность очень сильная, если она не ищет словесного разнообразия. Тем более интересно понять ее суть.
Будем помнить отечественную историю, вслед за своим единомышленником призвал Путин, когда «с настоящей травли Русской православной церкви и других наших традиционных конфессий начиналось разрушение единой страны, ее срыв в революции и потрясения, в братоубийственные конфликты и войны». Есть тут, конечно, нестыковка. До революции церковь никто не травил, попробовали бы, угодили в острог. Как-никак она была казенным учреждением. Но суть не в этом.
Ясно, что наша власть воспринимает критику церкви как очень нехороший симптом. Требования перемен, которые предъявляет Кремлю нарождающееся гражданское общество, считываются им не иначе, как призыв к беспорядкам, чреватый потерей контроля. А РПЦ, получается, товарищ по несчастью и надо его всемерно поддержать.
Поэтому вульгарные, по выражению президента, представления об отделении церкви от государства надо отмести. Перед лицом общей опасности церковь и власть — верные друзья.
Патриарх Кирилл с энтузиазмом подхватил руку помощи. И посвятил добрую четверть своего некороткого доклада описанию нападок и угроз, которым подверглась РПЦ за последний год — после того, как мужественно решила поддержать власть в ее противостоянии беспорядкам и хаосу. Надо сказать, патриарх очень по-разному оценивает степень нападок в зависимости от обстоятельств. На Рождественских чтениях, когда ему надо было показать мощь и величие управляемой им церкви, он сравнил их с комариными укусами. А теперь, объясняя необходимость в государственной защите, вспомнил о гонениях, которые церковь претерпела от большевиков. Масштаб, конечно, меньше, но все равно страшно. Дело, однако, вовсе не в том, что патриарх думает о степени угрозы, а в том, как он собирается от нее защищаться. И здесь мы видим, что планы его очень напоминают то, что делает Кремль.
Одним из ключевых событий собора, которое прошло почти незамеченным (во всяком случае, церковная пресса его не акцентировала), было изменение в уставе РПЦ, касающееся Поместного собора. Прежде это был орган высшей церковной власти, а теперь его функции оказались сильно урезаны. И сведены в основном к избранию патриарха и ряду других церемониальных вопросов. По сути, он вытесняется на второй план собором архиерейским. И это неспроста. Дело в том, что Поместный собор представляет всю полноту церкви, включая простых клириков и мирян, а не только церковное начальство, то бишь архиереев.
Упраздняя остатки внутрицерковной демократии, это самое начальство во главе с патриархом посчитало, что теперь управлять станет гораздо легче, а это укрепит церковь в борьбе с врагом.
Который спит и видит, как бы лишить ее законного места под солнцем. Полное сходство в менталитете со светским партнером налицо.
Контуры грядущего партнерства начали обрисовываться уже на встрече президента Путина с архиереями. Митрополит Ювеналий попросил денег на социальную работу, а архангельский митрополит Даниил напомнил об обещаниях государства финансировать реставрационные работы на Соловках. На соборе эти темы прозвучали в полную мощь. РПЦ никогда не мыслила свое существование без государственных вливаний. Но теперь были отброшены последние условности. И стало окончательно ясно, от какой «вульгарной светскости» собрались отказаться президент и патриарх. От той, которая мешает щедрому расходованию средств налогоплательщиков на церковные нужды. Но здесь все не так просто. Возможно, от каких-то трат налогоплательщики и сами не отказались бы. Однако спрашивать их об этом никто не собирается.
Взять, к примеру, участие церкви в социальной работе. Это и сиротские дома, и приюты для инвалидов, и клиники для лечения алкоголиков, и распределение гуманитарной помощи. Сама по себе идея вряд ли вызовет возражения. Но многое зависит от того, как она проводится в жизнь. В свое время президент Буш-младший, вдохновившись идеями «сострадательного консерватизма», затеял программу под названием «Инициатива, основанная на вере». Она предполагала выделение государственных грантов тем религиозным организациям, которые победили в конкурсе на самые эффективные проекты в социальной сфере. Инициатива была подхвачена и президентом Обамой. Однако она столкнулась с серьезной проблемой. Религиозные организации не могли удержаться от соблазна, занимаясь благотворительностью, обращать ее получателей в свою веру. Причем за государственный счет. Худо-бедно исправить ситуацию удалось благодаря общественному контролю, неустанным напоминаниям о Первой поправке конституции об отделении церкви от государства. Сложно представить себе нечто подобное в России. Здесь
партнерство государства с церковью заключается поверх голов налогоплательщиков. И партнеры единодушно считают любую критику со стороны общества недопустимыми нападками и посягательством на свой авторитет.
Все это помогает понять, почему идея участия церкви в социальной работе государства, которая уже давно витает в воздухе, вышла на первый план именно сейчас. Популярность протестного движения во многом определяется тем, что его участники много и вдохновенно работают на ниве волонтерства. Достаточно вспомнить помощь, оказанную населению Крымска летом прошлого года. Вот власть и решила поднять и свой церковный рейтинг, поручив РПЦ заняться благотворительностью.
Никто не спорит, это гораздо лучше, чем штамповать драконовские законы против сирот. Проблема в другом. Рассматривая формирование гражданского общества как угрозу собственному существованию, власть и церковь изо всех сил сражаются с ним (принятие закона, регламентирующего волонтерство, не за горами). Поэтому даже какие-то правильные идеи вроде организации социальной работы используются как оружие в этой борьбе. Результаты нетрудно предсказать. Я, например, хорошо представляю себе возникновение «православного департамента благотворительности», который будет централизованно раздавать гуманитарную помощь населению, чтобы удержать его от требований перемен.
