Цивилизация
В российской региональной политике за два десятилетия после распада СССР менялось многое и многие. Были прямые выборы глав регионов и разные формы и варианты их назначения. Были укрупнения и неудачные «объединительные попытки», суверенизация и централизация. Однако неизменным на протяжении всего это времени оставалось одно — дефицит стратегии.
История самой крупной северокавказской республики Дагестана на протяжении последних двадцати лет является прекрасной иллюстрацией этой российской болезни. И недавнее кадровое решение Кремля по замене Магомедсалама Магомедова Рамазаном Абдулатиповым в качестве «временно исполняющего обязанности» руководителя сложного региона лишь в очередной раз подтвердило этот старый тренд.
Дагестан — это единственный субъект РФ не только на Северном Кавказе, но и в целом в России, где нет так называемой титульной нации. В республике проживают несколько десятков коренных народов, численность которых варьируется от нескольких сот тысяч человек (аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины) до нескольких десятков и даже единиц (кубачинцы, кайтагцы). Дагестан — это географическое понятие, а не топоним, производный от этнонима. Оно не связано с отдельной этнической общностью, в тюркских языках Дагестан — это «страна гор». Как следствие, в республике отсутствуют весьма характерные для других северокавказских субъектов проблемы обеспечения доминирования «титульной группы» (Чечня, Ингушетия, Северная Осетия, Адыгея) или баланса двух-трех «титульных» (Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия). Добавим к этому сложные процессы взаимоотношений между различными группами мусульман (суфии, салафиты различной степени радикальности) и получаем в итоге образование, представляющее собой сложнейший конгломерат интересов и противоречий, в котором «вертикальная модель» не выглядит оптимальным решением.
Сегодня, говоря про проблематичность прямых выборов глав регионов, принято ссылаться на Дагестан. При этом упускается из виду, что система единоначалия (институт главы республики) была инициирована не экстремистами и сепаратистами, а Москвой.
И это несмотря на то, что в ходе трех республиканских референдумов (28 июля 1992 года, 12 декабря 1993 года и 7 марта 1999 года) жители Дагестана высказывались против президентской модели (соответственно 87,9%, 68,1 % и 74,8%). Но именно Кремль, «приводя в соответствие» региональное законодательство, привел к упразднению коллегиального органа власти госсовета, созданного в 1994 году. История не знает сослагательного наклонения, но, не случись Беслана, Дагестан прошел бы первые выборы президента еще в 2006 году. Однако произошло то, что произошло, и в 2006 году в «стране гор» появился первый президент. Им стал ветеран дагестанской политики Муху Алиев.
В 2010 году в Дагестане сменился руководитель. На место Алиева пришел Магомедсалам Магомедов. Наверное, пережив в январе нынешнего года свою отставку, теперь уже бывший глава республики не раз вспоминал события трехлетней давности. Тогдашняя процедура определения регионального руководителя стала самой проблемной за всю историю практики назначений. Во-первых, на этапе президентского отбора кандидатуру Магомедсалама Магомедова никто не называл в качестве возможного фаворита. Во-вторых, сам процесс назначения беспрецедентно затянулся, превысив все положенные в таких случаях нормы. Для оглашения финального решения по кандидатуре главы республики Москве потребовалось две дополнительные недели. Кадровое решение Кремля тогда поставило в тупик многочисленных прогнозистов. Наверное, можно было найти немало резонов для обоснования того, почему Кремль воздержался от открытых общественных и экспертных дискуссий. И даже признать, что кулуарный характер такого назначения в чрезвычайных условиях мог бы быть оправдан. Если бы не одно «но».
Вслед за продавливанием во власть Магомедсалама Магомедова Москва так и не огласила стратегического плана для развития Дагестана и не приступила к решению ни одного из важнейших проблем республики, являющихся причиной ее повышенной социально-политической турбулентности.
В итоге за все это время не были ни на шаг продвинуты такие вопросы, как создание сильной судебной системы, цивилизованных поземельных отношений и оптимизация трудовой миграции как внутри республики, так и за ее пределами (в особенности это касается соседнего Ставропольского края). Не с Магомедовым эти проблемы возникли (корни многих из них следует искать еще в советских временах) и не с ним закончатся. Однако вакуум власти, в котором первые позиции играют либо радикалы, либо различные неформальные клановые группы влияния, так и не был ничем заполнен.
Прошло 3 года, и Магомедов покидает дагестанский олимп. Можем ли мы говорить о том, что он не справился с возложенной на него задачей? У Кремля нет ответа на этот вопрос. По крайней мере, если понимать под ответом мотивированную публичную позицию. Наблюдая процедуру смены власти, трудно отделаться от мысли, что центр предстал в роли собаки, которой играет собственный хвост. Слухи об отставке Магомедова циркулировали в СМИ не один день. Однако первые лица страны никак не интерпретировали их, как будто бы ситуация в Дагестане касалась не внутриполитического положения в России, а африканских или австралийских сюжетов. В итоге
о назначении Рамазана Абдулатипова граждане страны узнали в первую очередь от него же самого. Даже пресс-секретарь российского президента сразу не смог ни подтвердить, ни опровергнуть подобное заявление.
Но и после того, как долгожданный указ появился, понять причины кадровых перестановок стало возможно, лишь полагаясь на собственное чутье или инсайдерскую информацию. Про недовольство Магомедовым в Кремле газеты и интернет-порталы много и охотно писали. Он пытался наладить диалог с «лесными», выступал за прямые выборы главы республики, несмотря на все проблемы. Но почему в таком случае экс-руководителя крупнейшего субъекта Северного Кавказа приглашают на пост заместителя главы администрации президента РФ? Ведь это можно трактовать как повышение и признание исключительной полезности дагестанского опыта для России в целом. И снова нет ответа, точнее, есть возможность для множественности интерпретаций. Добавим к этому, что
будущий статус Абдулатипова на сегодняшний день также не очень понятен. Будет ли он избираться или продолжит работу в качестве назначенца Кремля?
Сегодня закон о выборах глав регионов еще существует. В то же самое время нижняя палата российского парламента уже приняла в первом чтении поправки, передающее на места право формирования корпуса региональных руководителей. Чем сердце успокоится в итоге и какую легитимацию республиканской власти предпочтет Дагестан, также неясно. Ясно другое. Центр не хочет нести ответственность за проблемы регионов. Ему намного проще передоверить сложные региональные процессы своим протеже. Как это случилось, например, в кадыровской Чечне. Некоторая чисто поверхностная стабилизация без решения системных проблем республики, но с нужными результатами голосования за партию власти и гиперлояльностью первому лицу государства.
Но Дагестан сильно отличается от Чечни, и повторение кадыровского сценария в самой крупной республике Северного Кавказа невозможно. Здесь реализация сценария «царь горы» чревата новой волной насилия.
Однако кадыровизация не ограничивается одним лишь силовым форматом. Помимо него огромную роль в данном проекте играет мощный разносторонний пиар. Попытки вытеснения содержательной повестки дня пиаром уже присутствуют в первых шагах врио Дагестана. Иначе зачем эти широковещательные заявления о борьбе с коррупцией, безработицей и необходимости смены республиканского правительства, выглядящие, как кавалерийская информационная атака. Как будто бы раньше про это никто не говорил! Довольно отчетливо звучат из уст нового руководителя и мессианские нотки. Так, на вопрос журналиста Ирины Гордиенко «Как давно вы узнали о перспективе своего назначения?» Абудалатипов заявил: «Я знал об этом с осени 1994 года, всякий раз, когда в моей республике происходило что-нибудь серьезное, обращались ко мне за консультациями. Поэтому в этот раз обращение ко мне не стало для меня сюрпризом. Мы изменим ситуацию в Дагестане». Что ж,
завышенные ожидания легко сформировать в обществе, страдающем от хронической нестабильности. Но это же самый быстрый путь к быстрому разочарованию и последующим протестным настроениям.
Ведь, как ученый и выходец из Дагестана, Абдулатипов не может не понимать, что нынешняя турбулентность в республике имеет системный характер. Более того, она вписана в общероссийский контекст. Жители гор в условиях кризиса своего «традиционного хозяйствования» переезжают на равнины, в города. В условиях же высокой плотности населения и трудоизбыточности своих республик они вынуждены мигрировать в Москву, Краснодар, Ставрополь, Ростов. Следовательно, без увязки дагестанских сюжетов с общими проблемами национальной политики РФ невозможно обойтись. По справедливому замечанию политолога Константина Казенина, «любая перелицовка фасада дагестанской власти, какой бы резонанс она ни вызвала, не способна решить коренные проблемы этой республики. Дагестан не тот регион, где можно рассчитывать, что будет «все как есть, только спокойнее». Однако как раз «программных» и «стратегических» тезисов в ходе очередной кадровой смены лиц в Дагестане явно недостаточно.
Остается лишь надеяться на то, что новый руководитель, используя свой потенциал публичного политика и ученого общероссийского уровня, окажется в состоянии преодолеть стратегический дефицит. Только вот сможет ли справиться с этой же задачей Кремль? В утвердительный ответ на этот вопрос верится, увы, гораздо меньше.
Автор — приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США).
