Цивилизация
Пока пикейные жилеты продолжают выяснять, что означает для режима жертвоприношение Сердюкова, произошло другое, внешне не столь волнующее событие, которое однозначно можно назвать победой Путина. Я имею в виду обновление президентского совета по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ).
До недавнего времени СПЧ был маргинальной структурой, прозябая в тени других симулякров, в первую очередь Думы и Общественной палаты, которые должны компенсировать отсутствие в России независимых политических институтов. СПЧ был любопытен только с одной точки зрения: в какой степени его члены могли сохранить достоинство, находясь так близко от власти.
Сегодня, когда ведущие симулякры себя дискредитировали, СПЧ оказался важным для власти средством очеловечивания Кремля и придания ему более цивилизованного облика.
Несомненно, отсюда и внимание Владимира Путина к этому проекту, и его присутствие на недавнем заседании совета, и участие в утомительном разговоре с чуждой ему аудиторией.
Обновленный СПЧ собрался в ситуации, когда произошло усиление репрессивного уклона власти. Более того, в России создана законодательная основа для движения к диктатуре. Страна вернулась в эпоху политзаключенных, слежки, внесудебных обысков и похищения неугодных режиму людей за границей. Именно в этой ситуации в консультативный орган при президенте Путине решили войти знаковые представители гражданского общества и интеллектуальной элиты, известные своим либерализмом, среди них Ирина Хакамада, Павел Гусев, Николай Сванидзе, Леонид Парфенов, Станислав Кучер, Леонид Никитинский, Елена Масюк, Сергей Пашин, Лилия Шибанова.
Вхождение в президентский совет означает согласие его членов стать партнером власти и играть по ее правилам. И ни у кого нет сомнений в том, кто определяет эти правила.
Членов совета не смутила необходимость говорить о правах и свободах с властью, которая предпринимает усилия, чтобы общество о своих правах и свободах не вспоминало. Членов совета не смутила и история этого органа, который известен тем, что ни одна из его основных инициатив не была поддержана властью. Кремль проигнорировал и экспертизу по делу Ходорковского, и выводы группы по делу Магнитского, и призывы отправить Чурова в отставку, и беспокойство совета в связи с процессом Pussy Riot. Совет не смутил и выход из его состава достойных людей (в том числе Людмилы Алексеевой, Светланы Сорокиной, Ирины Ясиной, Алексея Симонова, Дмитрия Орешкина). А еще до этого исхода СПЧ покинула его первый руководитель Элла Памфилова. Новые участники действа могли бы прислушаться к тому, о чем предупреждала Людмила Алексеева: «Путина мы знаем — и знаем, что при нем неэффективно работать».
Словом, совет уже имеет определенную историю, и нельзя сказать, что те, кто присоединился к нему, и те, кто продолжает там работать, не имеют понятия, с чем они имеют дело и какая роль им уготована. При предыдущих президентствах, когда Кремль еще любил заниматься имитационными играми, можно было заблуждаться и питать иллюзии относительно свободолюбия власти. После произведенной в этом году Кремлем антиоранжевой «контрреволюции» основания для наивности либо надежд были убедительно исчерпаны.
Сам Путин сказал своему совету честно: «В нашей работе будет преемственность». Следовательно, будет то, что и было: совет будет рекомендовать, а власть будет его игнорировать.
Обреченно звучал и Михаил Федотов, руководитель совета, называя свою деятельность «миссией последней надежды». Но в таком случае почему не попытаться найти занятие, которое бы внушало больше оптимизма? А если уж хочется сделать власти предложения по улучшению, то почему для этого обязательно входить в загончик при власти?
Тем временем состоявшаяся в СПЧ дискуссия должна была Путину понравиться. Собравшиеся увлеченно обсуждали киберпространство, электронную демократию, порнографию, криминализацию российского эфира и просили денег. Ни один человек не упомянул о политических процессах, о политических заключенных, о судьбе Развозжаева. Все члены совета продемонстрировали виртуозное владение самоцензурой. Они знали, что можно говорить, не раздражая хозяина площадки. А чего говорить было нельзя. Судя по всему, это была согласованная самоцензура. Что тем более унизительно для участников. Президентский совет напоминал посиделки Путина с Валдайским клубом, который тоже является инструментом влияния Кремля, только для зарубежной общественности.
В контексте того, что происходит в нашей жизни в последние месяцы, заявление Михаила Федотова о том, что цель совета – «построение свободного общества свободных людей», звучало, как будто участники действа собрались обсуждать галактику, не имеющую отношения к России.
Особенно жалко выглядели популярные медиаперсоны. Леонид Парфенов повторил рефрен про власть как покойника, про «которого ничего или хорошее». Станислав Кучер проинформировал о «тотальном контроле над телеканалами». Это было как раз то, что Кремлю и было нужно: какая смелость обсуждения, да еще в присутствии президента!
Правда, Тамара Морщакова, Ирина Хакамада, Елена Масюк и Леонид Никитинский затронули, казалось бы, основательные проблемы – ужесточение законодательства и необходимость судебной реформы. В советские времена их речи были бы вызовом системе, за которым могло последовать и наказание.
Сегодня просьбы к президенту «дать поручение» пересмотреть закон вполне укладываются в кремлевский ритуал. Неужели сами просящие верят, что Путин согласится на гражданский контроль над судами, прикажет отменить закон, ограничивающий независимость журналистов, либо оттолкнет православную иерархию?
Это же призыв к подрыву монополии на власть, т. е. к политическому самоубийству! Если уважаемые члены совета при Путине надеются, что Путин к ним прислушается и развернет государство в противоположном направлении, в таком случае они не из этого мира. Если же они понимают, в какой реальности они живут, то должны осознавать, для чего их приглашают в Кремль и позволяют говорить то, что они говорят.
Кстати, несмотря на свое обещание «вернуться» к рассмотрению закона о государственной измене, о чем его просили члены совета, Путин этот закон подписал в тот же день, когда проходило его заседание – либо до него, либо после. Комментарии излишни.
Кремль, загнавший общество в душный чулан, хочет подправить свою репутацию за счет репутации приличных людей. Но все еще находятся оптимисты, которые говорят: «Глядите, что Путин позволяет! И кто скажет, что у нас нет свободы слова!» Правда, в обмене мнений, который мы наблюдали, важнее не то, что говорили отважные члены СПЧ, а что отвечал им Путин. А он обещал: «Мы с вами еще подискутируем по этой теме». Вот и весь разговор. Так было на предыдущих встречах с президентом, так будет на следующих. Пока Путину не надоест делать себе политический макияж.
Президент предложил своим собеседникам сделку: вы говорите о проблемах (но не выходя за понятные всем пределы), а я делаю что хочу. И мы не обижаемся друг на друга. Это было предложение войти в карманное гражданское общество. И оно было принято: ведь никто по завершении встречи из СПЧ не вышел.
Правда, президент проигнорирует не все предложения. Одно ему должно уж точно понравиться – предложение Пушкова побороться за права и свободы за рубежом. И прежде всего в Америке. Было видно, что эта идея Путина вдохновила сразу. После того как американский конгресс одобрит «закон Магнитского», гражданскому обществу при президенте будет чем заняться. Заранее сочувствую!
Ирина Хакамада, обосновывая свое участие в совете при Путине, заявила о необходимости диалога и компромиссов с властью. Но ведь диалог предполагает равенство сторон и их ресурсов. А какой может быть диалог на площадке власти?
Что касается компромиссов с Кремлем, то они предполагают уступки обеих сторон. Что готов был уступить Путин? И какие могут быть компромиссы и диалог в период репрессий?
Подозреваю, что поведение участников совета и их заготовки, которые они выложили, — все это должно показать Путину, что он владеет ситуацией и легко может манипулировать своей просительно-заискивающей (по большей части) аудиторией. Этот разговор должен был помочь ему преодолеть остатки опасений, которые могли остаться после недавних выходов москвичей на улицу. Он мог убедиться и в том, что протестная волна опала и ему не угрожает. Иначе его ручное гражданское общество вряд ли было бы столь представительным.
Но в совете есть и те, кто там смотрится естественно и на своем месте. Это те правозащитники, которые пришли решать конкретные проблемы. Скажем, помочь девочке-сироте из Нижнего Новгорода получить квартиру. Либо убедить власть выделить доктору Лизе средства на помощь бомжам. Эта деятельность укладывается в рамки структуры при персоналистской власти и не несет ни морального, ни политического ущерба. Остальные члены СПЧ – медийные персоналии, эксперты, общественные деятели в рамках такой структуры — вынуждены работать на самосохранение власти, но в ущерб своей репутации.
Что за мотивы, которые заставляют цвет нашей интеллектуальной элиты соглашаться петь в кремлевском хоре – наивность, стремление к сохранению статусной роли? Какая разница. Важнее то, что они показали, что у Путина есть ресурс и он им умеет пользоваться.
Но нет худа без добра. Формирование гражданского общества «при Кремле» при нарастании системного кризиса означает, что нам нужно активнее строить свое, независимое от Кремля гражданское общество и энергичнее искать новые авторитеты и новых лидеров.
Автор — член научного совета фонда Карнеги.
