Разрешение церковнослужителям баллотироваться на выборах изложено Священным синодом РПЦ в выражениях, живо напоминающих советские прописи для идеологических бойцов-контрпропагандистов. В депутаты, а также, видимо, в мэры и в губернаторы (поскольку избираться будет позволено не только в законодательные, но и в исполнительные структуры) клирики смогут идти, только «если какая-то политическая сила говорит о том, что она ставит одной из целей своего существования противодействие Русской православной церкви и использует для реализации этой цели выборную власть». В этих и пока что только в этих случаях церковные кадры, предварительно одобренные Священным синодом, получат позволение избираться в эти охваченные духовной заразой выборные органы, чтобы сокрушить идеологического врага прямо в его логове. Таков смысл разъяснений Владимира Легойды, шефа синодального информационного отдела.
Хотя дорога к выборам для духовенства теперь открыта, но его политические противники, те зловещие силы, самый смысл существования которых заключается в противодействии РПЦ, почему-то Синодом не перечислены.
Не расшифровано и понятие «противодействие РПЦ», которое священники-депутаты, игумены-мэры и архиереи-губернаторы должны будут пресекать теперь уже не пастырским словом, а политическими инструментами. Хотя легко догадаться, что пресекать будут то, что у нас вовсю пресекается уже и так. А именно — любые попытки отстоять светский характер государства.
Клерикализация политической и общественной жизни реализуется Кремлем и священноначалием РПЦ как совместный проект.
Светская власть, с давних пор рассматривающая православное духовенство как часть подчиненного себе бюрократического класса, рассчитывает использовать его для укрепления своей идеологической базы, слабость которой она так болезненно ощущает.
А иерархи РПЦ надеются резко увеличить свой вес внутри системы.
Создать с помощью государственной выборной машины слой манипулируемых священников-политиков — дело нехитрое. И с самого начала дается понять, что их задачей будет вовсе не служение избирателям и даже не облагораживание своих светских коллег-чиновников, которые у нас ни в словах, ни в делах Бога не боятся.
Их зовут для более утилитарных трудов. Чтобы продавливать в законодательство и в практику управления все новые и новые клерикальные нормы, приближая российскую действительность к слегка подправленной уваровской триаде: православие, несменяемое президентство и «народность», понятая как ультраконсерватизм, замешанный на невежестве и слепой враждебности к окружающему миру.
Направление этой совместной кремлевской и церковноначальственной мысли понятно. Непонятно, почему и те и другие надеются, что рецепты, провалившиеся в девятнадцатом и двадцатом веках, сработают в двадцать первом.
Священники-политики вовсе не новость в России. В царских госдумах по мере укрепления инструментов манипулирования выборами их доля непрерывно росла, и в последней, Четвертой думе, избранной в 1912 году, достигла <11% депутатского корпуса. Почти поголовно они состояли в правых и националистических фракциях. Но даже и в этих отфильтрованных парламентах идейными лидерами они стать не сумели и политической эффективностью не отличились.
Сегодняшнее российское общество к возобновлению этой традиции совершенно не стремится. Напротив, три четверти опрошенных ВЦИОМом выразили мнение, что церкви следует быть вне политики.
А именно: «заниматься проблемами веры, не вмешиваясь в жизнь общества и государства» — 31%; «влиять на моральную и духовную жизнь общества, но не вмешиваться в политику и государственные дела» — 44%. И всего 17% россиян поддержали тезис о желательности «активного участия церкви в решении проблем общества и государства». Даже среди пожилых и малообразованных категорий опрошенных эта доля поднимается лишь до 20—22%.
Рассчитывать, что священнослужители, придя в публичную политику, растворят этот скепсис народного большинства, явно не приходится. Скандалы вокруг церковников всех уровней — от историй с дорогостоящими часами патриарха и не менее дорогостоящей пылью на книгах его же библиотеки и до череды автомобильных аварий, устроенных клириками, — показали, что
большая доля верхних и средних слоев духовенства своими нравами, стилем и образом жизни слилась со светской номенклатурой, давно махнувшей рукой на уважение народа.
С таким активом, в одной своей части безнадежно разложившимся, а в другой — фанатичным до состояния полной неадекватности, выходить в политическую публичность просто наивно. В обществе прибавится не благолепия, а конфликтов и антиклерикальных настроений.
Не говоря о том, что «православизация» политической жизни в стране с многочисленным и твердым в вере мусульманским меньшинством вообще невозможна.
Ответом на занятие государственных постов православными священниками станет широкое выдвижение в южных автономиях политиков-мулл, более решительно настроенных и гораздо более уверенных в себе и в своих избирателях.
Инициатива Синода РПЦ имеет шанс возыметь те же последствия, что и предыдущая его инициатива — о внедрении в школы преподавания религии. В краях с православно-атеистическим большинством результаты оказались скромными. Зато в мусульманских регионах школы действительно лишились остатков светскости, и притом на совершенно легальных основаниях.
Опыт России однажды уже показал, что продвигаемый государством православный клерикализм вреден для православной веры, потому что ее компрометирует, и опасен для государства, потому что раскалывает его единство и в центре, и на окраинах. Однако нынешнее поколение светских и церковных вождей не желает вспоминать о старых граблях и обязательно хочет наступить на свои собственные.