Цивилизация
21 февраля пятеро участниц панк-группы Pussy Riot пришли в храм Христа Спасителя, взошли на амвон и провели там панк-молебен. Спустя несколько дней три предполагаемые активистки Pussy Riot оказались за решеткой по обвинению в хулиганстве. Ситуация породила раскол в обществе. Комментарии некоторых священников, которые были восприняты как «официальная позиция церкви», оказались крайне жесткими. Гражданские активисты, в свою очередь, ругают «православных хоругвеносцев». Сыграли Pussy Riot ключевую роль в обострении отношений церкви и общества или стали поводом к высказыванию скопившихся претензий? Это попытался выяснить корреспондент «Газеты.Ru».
Церковь о Pussy Riot
Священники, с которыми удалось побеседовать, в один голос говорят, что церковь не заявляла официальной позиции по тому, должны ли активистки понести наказание. (Официальной в РПЦ считается позиция патриарха Кирилла, а он пока не высказывался по этому вопросу.) С другой стороны, среди них нет и тех, кто не сочувствовал бы трем заключенным.
«Лично у меня сожаление вызывают две вещи, — говорит настоятель подмосковного храма св. апостолов Петра и Павла в деревне Павловское священник Дмитрий Свердлов. — Во-первых, сам инцидент, который не должен был произойти, потому что девушки ошиблись дверью, и, во-вторых, то, что они сидят. И я буду сожалеть об их заключении ровно столько, сколько это будет продолжаться».
Настоятель московского храма Святой Троицы в Хохлах священник Алексей Уминский полагает, что акция Pussy Riot стала точкой, в которой столкнулись взгляды церкви и либерального общества. «Провокационная акция этих заблудших девушек действительно поставила всех по разные стороны баррикад», — сожалеет он.
Священник считает, что резкость противостояния объясняется взаимным непониманием ситуации: «С одной стороны, церковное сообщество после этого акта напугано тем, что, возможно, участницы панк-группы являются визитной карточкой всего гражданского общества. А с другой стороны, шквал ненависти, последовавший за этой акцией, показал, что в глазах общества церковь представлена агрессивно настроенными «православными хоругвеносцами».
«И вот это самая большая ложь, которая сегодня циркулирует в обществе как мнение друг о друге», — добавляет Уминский. По его мнению, общество требует от церкви невозможного — просить власть о том, чтобы она отпустила активисток, не задумываясь о том, что не церковь инициировала их арест.
Агрессию церкви в ответ на требования либералов священник объясняет ее сложной историей в советский период: «За сто лет постоянных гонений на церковь мы привыкли, что нам надо все время защищать себя, свою веру и свои святыни. Эта подсознательная настороженность, что, не дай бог, кто-то захочет опять нас оскорбить, заставляет нас так относиться к происходящему».
Председатель Синодального информационного отдела РПЦ Владимир Легойда (он священником не является) считает поступок Pussy Riot однозначным грехом. «Церковь не может оправдать грех перформансом, искусством», — настаивает Легойда.
Несмотря на такую оценку, отношение к самой акции отделяется от отношения к виновницам происшествия и определяется фундаментальным христианским положением жизни. «Мы отличаем грех от грешника. И если отношение к греху непримиримо, то сам человек заслуживает сожаления, жалости и молитвы о нем», — поясняет Легойда.
Церковь vs интеллигенция
На первый взгляд все просто: Pussy Riot поступили плохо, заслуживают порицания (но не столь сурового, как радеют следователи), церковь ни при чем, общество не понимает, чего и от кого просит. С другой стороны, если ситуация и впрямь проста, почему она внезапно противопоставила интеллигенцию и церковь?
На эти вопросы священники отвечают неохотно и исключительно на условиях анонимности. В противном случае, как признаются они, патриарх может быть недоволен и при благоприятном раскладе просто потребует, чтобы они больше публично не высказывались. О наименее благоприятном лучше не думать.
Впрочем, на такое отношение предстоятеля церковные люди не жалуются. Наличие вертикали власти в РПЦ воспринимается не как отсутствие демократии и свободы слова, а как нормальная структура церкви, существующая уже много веков.
Собеседники «Газеты.Ru» считают, что реакция «говорящих голов» РПЦ на панк-молебен, протестные акции либеральной интеллигенции и новый-старый президент страны Владимир Путин — звенья одной сложной цепи. По их мнению, события развивались так: в конце декабря патриарх Кирилл прочитал проповедь, где просил власти прислушаться к протестам. В январе церковь почему-то свою позицию переменила и начала критиковать демонстрации. Председатель Синодального отдела Владимир Легойда объяснил, что это реакция церкви на сложную общественно-политическую ситуацию: «Церковь говорила, что ее тревожит опасность революционных волнений». Священники смотрят глубже.
«Весной церковное руководство определило для церкви стратегическую нишу в обществе. Она должна состоять из обывателей и, таким образом, полностью совпадать с путинским большинством. Несколько жестких выпадов церковников против интеллигенции и рассуждения о ее вине перед отечеством в 1917 году — это попытка вытолкнуть интеллигенцию на периферию церковной жизни, т.к. интеллигенция составляет костяк протестного движения», — заявил настоятель одного из провинциальных храмов на условиях анонимности.
Библеист Андрей Десницкий подтверждает, что в церкви и раньше существовали люди, которым интеллигенция просто не нужна, хотя было и есть и противоположное мнение. Он считает, что разбирательства с Pussy Riot в нравственном и правовом поле фактически являются вершиной айсберга неразрешенных вопросов между церковью и интеллигенцией и играют на руку власти.
«Я считаю, что власть разыграла со скандалом Pussy Riot очень выгодный ход: значительную часть негодования она перевела на церковь — получилось, будто это церковь виновата, что активисток держат в тюрьме. И власть сделала достаточно много, чтобы мы противопоставляли интеллигенцию и церковь», — объяснил Десницкий. «В свое время в Польше и других странах Восточной Европы коммунизм рухнул, когда объединились костел, национальная интеллигенция, патриоты и демократы. Для нашей власти очень хорошо сделать так, чтобы наша интеллигенция и наша церковь относились друг к другу с подозрением и враждебностью, потому что, если они объединятся, вместе они смогут сделать очень много», — добавил библеист.
Церковь и государство
Однако все произошедшее не говорит о «тандеме» РПЦ и власти.
«Мы живем в свободном обществе, где церковь имеет свои права и защищена законодательно как всякая другая общественная организация. Она отделена от государства и поэтому имеет возможность жить по своим внутренним законам, не отчитываясь в своем вероучении, в своих планах и в своих действиях», — напоминает Алексей Уминский. Впрочем, добавляет священник,
«иногда церкви необходимо похвалить власть, даже тогда, когда, может быть, этого не стоило бы делать, поблагодарить за то, что нам вернули храм, монастырь, какую-то святыню для церкви».
Священник Дмитрий Свердлов считает, что отношения между церковью и властью существуют хотя бы потому, что они пересекаются в общественном поле. При этом наличие отношений само по себе не подразумевает взаимной корысти. «В отношениях может присутствовать бескорыстная христианская мотивация, — сказал Свердлов и в качестве примера привел пример своих коллег. — У многих моих соседей-священников достаточно добрые отношения с местной районной администрацией, но цель этих отношений не в том, чтобы пользоваться этими связями для достижения каких-то благ для прихода. Хотя бывает и по-другому…»
Председатель Синодального отдела РПЦ Владимир Легойда также полагает, что отношения между церковью и государством нельзя назвать взаимозависимостью. «У церкви и власти — рабочие отношения. При этом за тысячу лет истории Русской церкви у нее не было такой свободы от государства, как сейчас, — это очевидно для всех, кто знаком с историей Церкви. Сегодня мы самостоятельно принимаем решения, и в администрации президента и правительстве о решениях Синода узнают наравне со всеми остальными – из официальных сообщений после окончания синодальных заседаний. В том числе и в этом проявляется независимость», — добавил Легойда. Кроме этого, он объяснил, что
у РПЦ нет и не может быть оппозиционного отношения к власти. «Целью любой оппозиции является получение политической власти. Но поскольку церкви политическая власть не нужна, она с любой властью будет взаимодействовать», — говорит Легойда, добавляя, что РПЦ оставляет за собой право критиковать любую власть.
«У нас есть фундаментальный конституирующий жизнь церкви документ «Основы социальной концепции РПЦ». В них написано, что, если власть требует от церкви того, что противоречит христианской совести и принципам христианской жизни, мы оставляем за собой право гражданского неповиновения».
Однако многие считают, что отношения власти и церкви иногда переходят границы «мирного сосуществования». В разговорах с «Газетой.Ru» священники на условиях анонимности вспоминали о печально известном «табачном скандале» середины 1990-х, а также о скандале 2010 года в Калининграде. Тогда региональное правительство спешно передало РПЦ несколько зданий бывших лютеранских и католических храмов, которые с 1 января 2011 года по закону о реституции церковного имущества должны были бы перейти соответственно протестантам и католикам.
Церковь и общество
Общество периодически критикует РПЦ как за действие, так и за бездействие, однако люди все еще ждут от церкви физического подтверждения ее готовности помогать.
Священник Дмитрий Свердлов утверждает, что отчасти ожидания напрасны. «Обществу церковь не должна, церковь должна Христу», — заявляет Свердлов. Впрочем, допускается и приветствуется служение Богу через взаимодействие с обществом, тем более призыв к социальному служению неоднократно звучал от патриарха Кирилла.
Священник Алексей Уминский, напротив, считает, что в последнее время «церковь по большому счету только и занимается социальным служением»: священники посещают больницы, воинские части, тюрьмы, во многих храмах кормят бездомных, собирают для них одежду.
Глава Синодального информационного отдела Владимир Легойда настаивает, что церковь в первую очередь служит «нравственным камертоном» в обществе, но признает важность дела благотворительности и милосердия. «Самый активный отдел в РПЦ — это отдел по церковной благотворительности и синодальному служению. Недавно мы собрали больше 17 млн руб. в помощь греческим верующим. Мы помогали Японии после Фукусимы, у нас есть подшефные супермногодетные семьи, детские дома», — сообщает Легойда.
Но несмотря на кажущуюся очевидность понятия «социальное служение», есть момент, который «несколько останавливает церковь», говорит священник Свердлов. «Надо понимать, что церковь останавливает инерция советского времени, когда благотворительностью и социальной деятельностью заниматься было невозможно», — рассказывает он, поясняя, что у священников, воспитанных в СССР, не было привычки и опыта социального служения.
Настоятель одного из московских храмов, не пожелавший называть свое имя, считает, что потребность в социальном контракте между церковью и обществом в России обусловлена не столько спросом общества и предложением РПЦ, сколько недостаточной благоустроенностью жизни.
«Раньше человек заболевал и шел в церковь, молился и соборовался. Сейчас человек идет к врачу, и необходимость в церкви здесь отпадает. Кормить бомжей — это хорошо, но в правильно устроенном государстве для этого есть социальные службы», — заявил настоятель на условиях анонимности.
«Поэтому в благоустроенных государствах, как, например, в Европе, в церковь ходят по религиозной мотивации, а у нас масса народу хочет, чтобы все было хорошо за счет Бога, потому что государство не справляется», — добавил настоятель.
РПЦ ищет себя
Вопрос, как и чем живет церковь, неоднозначен даже для людей церкви. Для одних РПЦ — это собрание свободных личностей, за спиной у которых нет-нет да и промелькнет ужасный призрак советской власти, для других это общество фактически обычных людей со своими грехами, слабостями, ошибками и тщеславием, для третьих — организация из консерваторов с недальновидным руководителем во главе. По-своему все они правы.
«Церковное сообщество — это прежде всего сообщество свободных людей и свободных личностей, — размышляет священник Алексей Уминский. — У нас есть общее незыблемое понятие нравственности и догматов нашей веры, а во всем остальном мы те, кто мы есть. И все мы равны перед Христом, потому что главное для нас — не наши политические различия, а наше единство в понимании Евангелия».
Дмитрий Свердлов поясняет, что, хотя «церковь призвана быть идеальной, она ни в коем случае не идеальна, потому что ее составляют люди, в которых живет грех, — как, собственно, в каждом человеке». Также Свердлов заметил, что иногда недостижимые, но правильные цели церковные люди заменяют на достижимые, но неверные. «Это печальная ошибка. Может быть, тяжело себя чувствовать вечно несовершенным, и тогда происходит подмена — это психологический механизм. Может быть, появляется усталость, может, искажается этика», — сказал священник.
Священники, пожелавшие сохранить анонимность, занимают более жесткую позицию. По их мнению, церковь «сама себе роет могилу»: во главе организации стоит «человек, оторванный от реальной жизни», под влиянием патриарха РПЦ исповедует не христианские, а мирские ценности — власть, богатство и авторитет.
При этом о некоторых вещах, которые могут показаться людям светским возмутительными, церковники говорят спокойно и буднично: для них это существующий факт, сожалеть о котором нет смысла, потому что нельзя ничего изменить.
Собеседники «Газеты.Ru» считают, что действия патриарха Кирилла во многом продиктованы его советским прошлым. «Это называется сергианство, идеология митрополита Сергия, который в 1930-е годы ради сохранения структуры церкви шел на любые компромиссы с властью. В условиях советских гонений это было единственно возможным способом поведения. Но сохранившаяся идеология пышным цветом расцвела в нынешний понтификат без особой на то надобности», — рассказывает один из священников. «Это и есть наша традиция, исконная, холопская традиция — обожествление государства: государство — все, личность — ничто», — добавляет он.
Другой собеседник «Газеты.Ru» пояснил, что тщеславие патриарха не заботит основную часть священников. «Церковь в основном именно такая, и это показывает, что в церкви не осталось сил ни интеллектуальных, ни пасторских. И вместо того, чтобы всю церковную энергию посвятить именно выращиванию этих сил, церковь борется с внешним врагом и с «предателями в рясах», собирает себе имущество и выстраивает отношения с государством», — переживает он. Но при том, что «предатели в рясах» обсуждают на кухнях дальнейший путь церкви, диссидентского движения среди священников нет: «Они разобщены. Это самый трусливый на свете народ. Их можно понять, потому что, если епископ запретит священнику служить, он просто не выживет без иного образования, кроме семинарии, и с огромной семьей, которую надо кормить», — сказал один из священников.
Впрочем, по мнению библеиста Андрея Десницкого, то, что сейчас происходит в церкви, — это не статичная ситуация, а гибкий процесс, обусловленный многими обстоятельствами. Во-первых, общество нуждается в нравственных ориентирах и одновременно несколько опасается церкви, которая могла бы их задавать. «Церковь может играть такую роль в обществе, но здесь возникает очень много разных вопросов: а что это будет? Не будет ли это экспансия? Не получится ли, что церковь начнет пропихивать свои интересы, усиливать политическое влияние, забирать побольше имущества», — объясняет общественные опасения Десницкий. «Если есть какая-то институция, которая обладает влиянием, кого-то это влияние раздражает. Но если она им не обладает, она ни для чего вообще не нужна», — добавил он. Во-вторых, проблема существует внутри самой церкви.
«Нынешняя церковь --это тяжелая и непрозрачная структура с очень плохой обратной связью и засильем официоза, который мешает эту связь наладить. А без адекватной обратной связи невозможно принимать грамотные решения и прослеживать их выполнение», — заявил Андрей Десницкий.
Наконец, поиски собственной идентичности пока что не позволяют занять церковным структурам стабильное место в обществе. «Церковь пока не понимает, какое место она занимает в современном городском обществе, мобильном и хорошо информированном, и идет на ощупь путем проб и ошибок. А общество, в свою очередь, реагирует на эти пробы и ошибки по-разному», — сообщил Десницкий.
