Цивилизация
Чтобы уложиться в предписанный срок и успеть к 12 июня, высшим государственным органам пришлось забыть о подобающей им по статусу степенности. Заключительные стадии принятия закона против «нарушений на митингах» были пройдены как спринтерская дистанция. Думские единороссы всего за один скандальный день отбросили несколько сотен поправок, после чего сенаторы из верхней палаты торопливо утвердили этот акт, даже и не став его читать.
«Кто мне испортит настроение хоть на минуту, тому я его испорчу на всю жизнь», — говаривала китайская правительница Цы Cи. Те, кто испортил Владимиру Путину настроение накануне его третьей инаугурации, могут теперь готовиться к большим неприятностям.
Этот закон, воспринимаемый как личный политический проект старо-нового президента, не только не был затребован снизу, но и вызвал непривычный разброд даже в верхах.
Дело не только в протестах оппозиционных фракций, которыми сопровождалось его протаскивание через нижнюю палату парламента, хотя борьбы такого накала в Охотном Ряду ни по каким поводам не было с 1990-х годов. И даже не в увещеваниях, с которыми обратились к президенту глава его совета по правам человека Михаил Федотов и обычно крайне осторожный омбудсмен Владимир Лукин. С традиционным своим покорным одобрением на этот раз не спешит и истеблишмент в целом. Это чувствуется и по уклончивым или критическим замечаниям провластных экспертов, и по многим другим признакам.
Резкое ужесточение штрафов не одобряют 37% россиян, опрошенных фондом «Общественное мнение»(одобряют 29%, при большом количестве затруднившихся ответить).
Причем 39% считают, что число массовых акций после принятия этого закона не уменьшится или даже вырастет, правда немногим меньшее число опрошенных – 33% — полагают, что это число сократится.
В аналогичном опросе Левада-центра основная масса его участников оценивает радикальное поднятие штрафов как вредное или по меньшей мере чрезмерное (при всего 17% полностью одобряющих этот акт). Однако даже более многозначительным выглядит тот факт, что 69% опрошенных (против 13%) считают желательным, чтобы «Владимир Путин сейчас пошел на контакты, провел консультации с лидерами массовых выступлений».
Хотя поддержка самих этих выступлений куда менее широка, общественное мнение преподносит Кремлю урок политической зрелости и определенно предпочитает, чтобы Путин так или иначе посчитался с позицией их участников, а не давил их репрессиями. Но надежда на это у опрошенных слабеет. Только 28% из них рассчитывают сейчас, что Владимир Путин будет стремиться к диалогу с несистемной оппозицией, и 45% предполагают, что он станет ужесточать политику против нее. Еще в январе соотношение было гораздо более оптимистичным – 36% к 32%.
Уже по итогам первого месяца нового путинского президентства можно сделать вывод, что предпринятое им фронтальное наступление на несистемных оппозиционеров – это не то, чего ждали от высшей власти как рядовые граждане, так и заметная доля нерядовых.
Именно из-за того, что оправдать репрессивный закон ссылками на просьбы широкой общественности явно не выходит, его оправдывают ссылками на опыт цивилизованных стран. Внезапно возникшим острым желанием привести российское митинговое законодательство к европейским и американским стандартам объясняют этот закон решительно все, кто по долгу службы обязан его защищать.
Но суровые кары там грозят только за реальные и серьезные антиобщественные действия, например за приход на митинг с оружием или за устройство погромов. Кроме того, у нас, в отличие от западных стран, участники протестов имеют дело с полностью подчиненной высшим властям монолитной охранительной машиной, звеньями которой являются и полиция, и следствие, и суды. Эта машина не только произвольно определяет, является ли вытоптанный газон, чей-то выход на проезжую часть или «одновременное пребывание граждан в общественном месте» сурово караемым нарушением общественного порядка, но в случае чего и сама фабрикует липовые «доказательства», а затем с ними, а то и без них репрессирует тех, кто никаких правонарушений, даже и в новейшем официальном толковании, не совершал. Рассчитывать на объективное разбирательство и независимое правосудие участникам протестов у нас явно не приходится.
И еще более существенное замечание. В демократических странах на демонстративные нарушения общественного порядка идут только хулиганы и экстремисты, которые сами не хотят воспользоваться многочисленными имеющимися там легальными способами достижения политических и гражданских целей – от конкурентных выборов и до массовых мирных протестных акций.
Российская же властная вертикаль гордится своей независимостью от общества. Обещанные свыше демократические послабления заранее урезаны до предела и отложены на много лет.
Уличный протест для гражданина России, в отличие от европейца или американца, – единственная реальная возможность открыто отстаивать свою позицию. Подъем таких протестов – это сигнал о кризисе действующей политической системы, о необходимости срочно ее перестроить, пока растущее внутреннее давление ее не разорвало.
Антимитинговый закон свидетельствует, что в Кремле этого сигнала понять не хотят. Что там руководствуются иллюзией, будто болезнь пройдет, если скрыть от глаз ее симптомы. Будто нарастающий кризис можно «отменить», просто закрутив все гайки и перекрыв все выпускные клапаны.
Вдвойне печально, что ужесточение законодательства о митингах приурочено к Дню России, к годовщине принятия Декларации о российском суверенитете. Поколение назад российский политический класс, возглавляемый Борисом Ельциным, допустил много ошибок, но понял главное: на происходивший тогда стремительный распад старой советской государственности надо ответить всерьез. Не взвинченными декламациями, не бессмысленными репрессивными жестами, а строительством государственности нового образца. Исторический вызов был принят, и сегодня это решение ценится по достоинству: 54% россиян считают, что независимость пошла России во благо, и только 16% — что во вред.
Сейчас страна снова перед вызовом. Прежняя система устарела и не сможет сохраниться. Масштаб кризиса куда меньше, чем в начале 1990-х, и выйти из тупика гораздо легче. К сожалению, и число людей, которые принимают решения, сегодня куда меньше, чем поколение назад.
