Цивилизация
Объявленная приватизация государственной собственности говорит об идеологическом крахе путинской экономики. Главным обоснованием появления во главе государства в начале нулевых бывших чекистов выступал «возврат государства в экономику», означавший опору на госкомпании. Теперь этому оригинальному явлению российского капитализма с суверенным лицом его собственными творцами вынесен смертный приговор.
Взамен предложить нечего. Поиски ведутся не в области решительного поворота к частной предпринимательской инициативе и защите прав трудящихся, не в соответствующей законодательной реформе, не в направлении создания современного динамичного социального государства с приоритетом инвестиций в образование. На смену горячке госкомпаний постепенно пришла фондомания с непременным государственным участием – фондов «инновационного развития», «прямых инвестиций», «перспективных исследований». Не забыты и старые, добрые прямые вливания из бюджета. Направление перемен задано узкими рамками существующего политико-экономического режима –
командные высоты в экономике должны остаться в руках класса бизнес-чиновников.
Подобно тому как в политике путинская модель окончательно выродилась во власть ради власти, в экономике она превратилась в почти неприкрытый контроль ради взятки. Или же, мягче выражаясь, ради системной коррупции, при которой экономика выступает как территория, захваченная и управляемая по праву сильного. Что-то принадлежит «государству» напрямую, другое «кассирам», третье связано условными владениями, четвертое в нужный момент может быть приведено к покорности опричными отрядами.
Какими декларациями обосновывается эта реальность, какую роль здесь играет антиамериканизм и, шире, антизападничество, для сути дела значения не имеет. Но все же, говоря об идеологии, стоит заметить, что поворот в сторону от госкомпаний находится в разительном противоречии с другой идеологемой властвующей элиты. А именно утверждением о невероятных успехах, которых бензиновое государство добилось за 13 лет благодаря новациям путинской экономики. «Жить стало легче, жить стало веселее», — радостно повторяют вслед за Сталиным вожди российской бюрократии. По этому поводу Троцкий в свое время остроумно заметил из эмиграции: «Трудящимся массам жить стало действительно немножко легче. Бюрократии жить стало значительно веселее».
Нельзя сказать, что идеологический поворот в сторону отказа от госкомпаний пройдет бесследно для тех, кто пассивно поддерживает существующий порядок. Вероятно, он внесет смущение в их умы. Классик политической науки Гаэтано Моска, рассуждая о политическом классе, в качестве «моральной основы власти руководителей» называл «политическую формулу», т. е. их «доктрины и верования». Он отмечал необходимость соответствия политической формулы «степени интеллектуальной зрелости, чувствам и верованиям, преимущественно разделяемым данным народом в данное время». Вот теперь и придется правящему классу объяснять всем тем, кто поддерживал в середине «нулевых» разгром ЮКОСа, с одобрением принимал заявления о том, что нельзя допускать «амеров» и «бритов» к разработке российских недр, положительно относился к увеличению числа госкомпаний, «смену вех», резкий поворот в противоположную сторону.
Между тем суть сегодняшних перемен не в том, что правящий класс заботится об общественном благе, понимаемом как выраженная на свободных выборах воля граждан. Такой заботы эти власти не знают, потому что не знают честных выборов и, соответственно, своей зависимости от избирателей.
Главный интерес российского правящего класса – собственный материальный интерес, а исполнение общественных функций — это приложение, обязательное, но скучное и неинтересное, вроде «кильки в томате» в советском продовольственном наборе, дополнением к дефицитной черной икре.
Поэтому и лихорадка насаждения госкомпаний, и их легальное прилипание к тем же рукам только таким интересом и вызывается.
Верхушка сегодняшнего правящего класса, неудачники 90-х, поработав больше десяти лет во власти, через сегодняшнюю приватизацию реализуют свое главное желание – стать легальными собственниками и в этом качестве гражданами мира. Это уже не сталинская или брежневская бюрократия, привязанная к своей стране, замкнутая в национальных границах. Это, хотя и связанное исторически с первым, столь же безыдейное, но иное явление – восхищенное бытовым устройством западного мира, его потребительскими возможностями. Кстати, стать легальными собственниками — не то же, что стать собственниками, всем известными. Достаточно, чтобы для, допустим, британской юстиции, эти граждане были (в случае необходимости) «чисты перед законом». Объявлять же собственному благодарному за нефть и газ в недрах и cолнце над головой населению о том, что стал миллиардером, не нужно: большие деньги любят тишину.
При этом не нужно искать противоречия в том, что властная элита готова отдать часть контролируемых ею «госкомпаний» западным корпорациям или российскому крупному бизнесу. Это неизбежность, т. к. бизнесом должны управлять не «эффективные менеджеры», а просто менеджеры.
Ничего иного, кроме как быть рантье, российская властная бюрократия не умеет.
Можно приветствовать завершение карнавала, снятие масок, перевод частной собственности в открытую форму. Но при этом разумно задуматься о том, что гарантирована она будет только в том случае, если сегодняшнее российское государство сохранит свою политическую форму, а частные собственники — свое влияние во власти. Следовательно, подобная «приватизация» вовсе не приближает российское общество к той модели политического устройства, в рамках которой живет западный мир, не означает шага к правовому государству. Исторически это продолжение «залоговых аукционов» 90-х. В более общем плане это принципиальный отказ от вхождения России в семью западных либеральных демократий.
Это скорее поиск новой формы периферийности, сосуществования с западным миром путем допуска его компаний к разработке российских ресурсов и сохранения своей частной власти путем сопутствующей милитаризации страны и укрепления полицейского государства.
В поиске подобной подходящей для дальнейшего прозябания страны модели и заключается главный смысл сегодняшней «приватизации», современный беспокойный квест путинской экономики.
