Цивилизация
Правители в рамках авторитарных режимов всегда являются субъектами персоналистской власти. Именно такими в новой России были Ельцин и Путин. Дмитрию Медведеву суждено было стать инструментом воспроизводства самодержавия, лишенным властного ресурса. Его роль стала возможной при аннигиляции его как личности, а тем более как лидера.
И вот вам первый парадокс: не будучи лидером, а тем более самодержцем, Медведев обеспечил продление жизни единовластия. Он дал возможность реальному персонификатору самодержавия — Путину — сохранить власть на неопределенное время без формального отказа от Конституции. Он расширил базу власти за счет вовлечения в ее орбиту либерально настроенных слоев, уверовавших в его модернизационную мантру. Он придал путинской вертикали более благообразный вид, причем исключительно за счет риторики, сыграв для персоналистской власти роль политического ботокса.
Он дал возможность многим незаурядным людям остаться на орбите власти в пропагандистском, экспертном и даже политическом качествах, при этом претендуя на сохранение репутации. При Путине соединить принадлежность к «сервисному классу» и приличия было бы намного сложнее.
Надежда на обновленческие порывы Медведева и попытки придать им убедительность стали занятием немалой части либерального сообщества. А долгие ожидания реформаторских родов Медведева стали оправданием политической пассивности и комфортного времяпрепровождения либерального сообщества.
«Медведевщина» как риторика и способ поведения легитимизировала и правление путинской команды, и систему персоналистской власти. Тот же факт, что сам Медведев произнес много «правильных слов» — Свобода, Демократия, Модернизация, что привело к их девальвации, является самым большим его вкладом в укрепление самодержавия. Вот еще один парадокс: Медведев своим лицемерием нанес больший удар по ценностям, нежели Путин, который предпочитает не злоупотреблять «правильными словами».
Именно Медведев самим фактом своего существования дал возможность Западу оформить политику попустительства в отношении российского авторитаризма. Обамовская «перезагрузка» и «Партнерство во имя модернизации» со стороны ЕС были бы невозможны без его прихода в Кремль. Даже Збигнев Бжезинский, которого вряд ли назовешь наивным политиком, поверил в медведевскую оттепель. В своей только что опубликованной книге «Стратегическое видение. Америка и кризис глобальной власти» он пишет о Медведеве как о «самом выдающемся защитнике модернизационно-демократического направления мысли (!)».
Бжезинский с восхищением делает вывод, что медведевская концепция модернизации является «поворотным моментом в российской политической эволюции». Вот ведь как можно обаять даже самых недоверчивых и проницательных!
Именно благодаря Медведеву Запад на удивление спокойно воспринял российско-грузинскую войну в августе 2008 года, согласившись на аннексию Москвой грузинских территорий и первую после падения СССР насильственную перекройку границ в Евразии.
«Медведизация» политического сознания как российской, так и западной элит имела две основные причины. Первая — непонимание сущности российского самодержавия, которое не выносит ни раздвоения власти (а потому Медведев не мог иметь самостоятельных властных рычагов или собственной позиции), ни даже ограниченной либерализации. Реальная декомпрессия означает конкуренцию и верховенство закона — а это подрыв властной монополии. Пока в политической истории не было примеров, когда бы правители, создавшие монополию на власть, сами себе делали харакири, тем более в условиях, когда они все еще контролируют ситуацию. Подозревать же Медведева, который в течение двадцати лет был верным членом путинской команды, в наличии тайного намерения обрушить ее власть — запредельная наивность. Впрочем, сам Медведев ответил тем, кто надеялся на наличие у него свободолюбия, заявив, что он никогда и не был либералом, тем самым откровенно признав притворность своей «модернизации» и либеральных обещаний.
Вторым фактором, который может объяснить столь упорные ожидания от Медведева перемен, является архаичность сознания тех, кто уповает на просвещенный авторитаризм. «Медведизм» либерального сословия свидетельствует о его своеобразном понимании свобод и верховенства закона, которые, оказывается, должны быть дарованы России сверху.
Словом, Медведев даже при отсутствии реальных полномочий и лидерского начала преуспел в создании условий для воспроизводства персоналистской власти.
В то же время медведевское президентство продемонстрировало, что такое закон о непреднамеренных последствиях. Речь идет о том, что власть стремится к одному, а получается нечто противоположное. К концу правления Медведева стало ясно, что факторы, которые вначале работали на власть, стали ее подрывать. Так, модернизационная риторика, несущаяся из Кремля, сделала более очевидной деградацию российской системы, отвергающей любые перемены. Разумеется, вертикаль власти начала бы гнить и при Путине. Но именно Медведев, углубив разрыв между лозунгами и реальностью, сделал этот разрыв фактором общественного протеста. Его «борьба с коррупцией», ставшая прикрытием превращения коррупции в системный фундамент единовластия; репрессивность его уголовного законодательства; его издевательская реформа милиции, которая стала угрозой для безопасности граждан; его неспособность остановить криминализацию российской жизни - все это усилило отторжение власти немалой частью общества.
Скорее всего, медведевская притворная модернизация станет последней попыткой власти сохранить себя посредством имитации. А Медведев будет последним президентом, который играл в демократию.
Отныне такие игры могут стать для власти опасны. Ведь в любой момент можно потерять контроль за ситуацией, если распахнешь форточку слишком широко либо ее распахнет общество. Выплеск на поверхность протестной активности означает, что кремлевские наркотики перестают действовать. Отныне власть будет вынуждена прибегать к более жестким мерам выживания. В свою очередь, обществу остается один способ добиться перемен — через давление снизу. Напомню: революции чаще всего происходили не тогда, когда жизнь становилась невозможно тяжелой, а когда испарялась надежда на ее улучшение сверху либо когда власть обманывала народ обещаниями перемен.
Медведев, продлив жизнь путинского режима, одновременно сделал многое для десакрализации власти. Неадекватность, а порой и очевидная комичность поведения, политическая импотенция «лидера», наконец, то, что при нем властный ресурс был впервые выведен из Кремля, — все это привело к девальвации института президентства и потере Кремлем остатков прежней мистики. Воссоединение властного ресурса и президента и попытка Путина обратиться к традиционным атрибутам поддержания имиджа власти уже не смогут восполнить то, что потеряно при медведевской паузе.
Именно при Медведеве система продемонстрировала, что измениться к лучшему она не может, вовлечь новые силы не способна. Обнажилась глубина деморализации правящего класса, атрофирование его чувства ответственности и потеря понимания им предела, за которым неизбежен провал в бездну. На поверхность вышли процессы, которые говорят о начале агонии системы: власть не может самоограничиться в осуществлении своих интересов; она не может избавиться от компрометирующих ее людей; правящая команда пытается передать свой властный и экономический ресурс близким и друзьям; преторианцы, которые должны защищать власть, становятся властью. Ни одна цивилизация не могла выжить, приобретя такой букет убийственных качеств.
Переход Медведева на роль премьера с учетом его успехов на «модернизационной» ниве делает сомнительной его новую претензию на роль реформатора. Но он не может стать и защитником статус-кво — эта роль зарезервирована Путиным.
Это уникальная ситуация, когда один и тот же политик дискредитирует одновременно и обновленческую, и традиционалистскую тенденции.
Соединение же в лице Медведева двух ролей — председателя правительства и лидера «Единой России» (от которой отмежевался Путин) — становится бременем для путинского режима. Возможно, это и есть задумка Путина — пусть они утопят друг друга? Сохранение Медведева в «верхах» подтверждает верность реального самодержца принципу «лояльность всегда вознаграждается», который является гарантией единства команды. Но в данном случае следование этому принципу подрывает режим с другой стороны — дискредитируя его в глазах общества и порождая недовольство среди тех элитных групп, которые смотрят на Медведева как на несуразность.
«Это надолго», — заявил Медведев с непонятной уверенностью, говоря о перспективах своего тандема с Путиным. Он ошибается.
Никому и никогда не перехитрить логику агонии, коль скоро она началась. Медведев в качестве премьера, потеряв свой имитационный ресурс и не приобретя нового, может работать только на упадок, и именно он будет первым кандидатом «на выход», когда Кремлю придется сбрасывать балласт. Какое уж там новое медведевское президентство!
Медведевская Россия потратила впустую четыре года жизни. И ответственность за это несет не Медведев (в чем можно обвинять пустоту?). Ответственность несут все те, кто участвовал в ее заполнении и играл в кремлевском спектакле «Президент Медведев».
Автор — ведущий исследователь Московского центра Карнеги.
