Цивилизация
Это в полной мере касается и построенной в 2000-е партийной системы, фундаментом которой является массированная экспансия бюрократии в сферу публичной политики, или, проще говоря, административный ресурс.
В принципе, административный ресурс неистребим так же, как и любая другая форма коррупции (порчи) механизма госуправления. Другое дело, что в странах развитой демократии он является сугубо периферийным феноменом, тогда как в сегодняшней России — стержнем системы, без которого последняя рискует рассыпаться в пыль.
Использование административного ресурса между тем сродни допингу: оно дает кратковременный эффект, но чревато серьезными проблемами для организма.
Когда эти проблемы начинаются, боржоми пить уже поздно и нужно думать не о рекордах, а о том, как максимально замедлить убывание жизненных сил. В политике, однако, дела обстоят несколько иначе, нежели в медицине.
В истории постсоветской России, не говоря уж об СССР, не было такого периода, когда административный ресурс не применялся бы вообще. В 1990-е годы, правда, его использование было относительно умеренным (хотя и не всегда эффективным). С приходом Путина данный ресурс был включен на полную мощность, а его максимальная эффективность достигнута в ходе избирательного цикла 2007—2008 гг. После экономического кризиса 2008-го машина начала давать сбои, и в ходе региональных кампаний 2009—2011 гг. «партия власти» сплошь и рядом не дотягивала до заветной 50-процентной отметки.
К началу думских выборов 2011 г. стало ясно, что система вступила в фазу упадка и в дальнейшем «партия власти» не сможет обеспечить себе даже простое парламентское большинство, не говоря уже о конституционном.
От допинга — административного ресурса — отказываться, разумеется, не собирались, но его было решено разбавить боржоми — всякого рода законодательными и технологическими ухищрениями. Вопросом, насколько действен при этом допинг и насколько полезен боржоми, похоже, никто не задавался. Попробуем поэтому разобраться, насколько оправданы надежды, возлагаемые властью на придуманные уловки.
Итак, в условиях, когда контрольный пакет думских акций того и гляди перестанет быть контрольным, его держателю крайне важно не допустить, чтобы этот пакет сосредоточился в каких-то других руках. Следовательно, надо сделать так, чтобы акционеров стало как можно больше, чтобы они наступали друг другу на ноги. Отсюда резкая смена вектора: если ранее власть придерживалась установки на «малопартийность», то теперь она сменилась на противоположную. Отсюда инициатива о снижении минимальной численности партий до 500 человек.
Эффективным ли окажется данный прием? На первый взгляд, опыт думской кампании 1995 года подсказывает утвердительный ответ. Лишь 4 из 43 участников преодолели тогда пятипроцентный барьер, набрав в сумме немногим более 50% голосов. Если бы выборы проводились исключительно по пропорциональной системе, то для того, чтобы контролировать парламент, было бы достаточно чуть более 25%.
Ненадежность подобных расчетов проистекает из того факта, что российский избиратель уже не столь наивен, а расстановка сил не настолько размыта, как это было в середине 1990-х. Вспомним, что уже на выборах 1999 года шесть прошедших в Думу объединений набрали в сумме более 85% голосов, а большинство «карликов» удовольствовались десятыми долями процента. То же и сейчас:
можно допустить к выборам хоть сотню партий, но реально участвовать в них смогут лишь обладающие необходимым минимумом ресурсов. Партии, не получившие представительства в региональных собраниях, не будут иметь шансов и на выборах федеральных. Так что толкотня на партийном «пятачке», скорее всего, будет происходить вне фокуса общественного внимания.
Возвращение к выборам губернаторов также выглядит вполне логичным в свете того, что у «партии власти» не осталось иных ресурсов, кроме административного и обеспечиваемого не без его помощи высокого рейтинга «национального лидера». Но и этот ресурс близок к исчерпанию. Рейтинг Путина неуклонно снижается, а поддерживать «Единую Россию» становится для него чересчур обременительным. В прежние времена кроме президента «паровозами» ЕР выступали также популярные губернаторы, но после перехода к назначению последних от этого пришлось отказаться: большинство из тех, кто подтвердил свою популярность на выборах, с должностей были сняты, а сменившие их больше думали о том, как понравиться начальству, а не жителям своих регионов. Возвращение к выборности губернаторов, по идее, должно реабилитировать данный ресурс.
Однако и эта мера может дать обратный эффект. Во-первых, победить на губернаторских выборах способен и кандидат от оппозиции. Во-вторых, даже если все избранные губернаторы будут лояльны Кремлю, для их «селекции» все равно понадобится время: далеко не все из них смогут сохранить популярность надолго. Наконец, сам смысл данной меры может быть полностью перечеркнут нормой о предварительном фильтре. Этот фильтр способен предотвратить избрание губернатором популярного оппозиционера, но тогда будет похоронена и затея с выращиванием «паровозов» для «партии власти».
Лояльный губернатор, избранный в обход оппозиционного, это паровоз без колес, и ехать на нем нельзя.
Третья мера (пока еще не реализованная, но наверняка припасенная) — возвращение к выборам в Госдуму по одномандатным округам. В тех региональных собраниях, на выборах в которые «Единая Россия» набрала существенно меньше 50% голосов, она смогла удержать большинство только благодаря депутатам от округов — избранным от партии либо переманенным позже. С другой стороны, возвращение к смешанной системе на выборах в Госдуму, да еще на фоне восстановления выборности губернаторов — несомненная уступка региональным элитам, на подчинение которых было потрачено столько сил. На эту уступку Кремль может пойти только в чрезвычайных обстоятельствах, а именно, когда антирежимная оппозиция покажется ему настолько опасной, что региональные бароны рядом с нею начнут выглядеть естественными союзниками.
Есть и другая причина, по которой возвращение к выборам по одномандатным округам не слишком желательно для власти. Независимые одномандатники склонны перебегать на сторону режима только при условии крепости позиций последнего. Когда эти позиции слабеют, политическое лицо одномандатников приобретает весьма отчетливое оппозиционное выражение.
Наконец, в запасе у хранителей системы есть мера на самый крайний случай — возвращение к практике избирательных блоков. Сейчас президентская администрация и единороссовское большинство слышать об этом не хотят, поскольку разрешение создавать блоки делает возможной консолидацию всех отрядов антирежимной оппозиции. Кроме того, избирательные блоки сведут на нет ожидаемый эффект от понижения минимальной численности партий: спойлеры уже не смогут отщипнуть у оппозиции хоть какую-то часть голосов.
Не исключен и такой вариант, что главные участники оппозиции договорятся если не о создании единой партии, то хотя бы о координации усилий. Тогда неразрешение блоков не будет иметь значения: нет разницы, какая коалиция против тебя создана — формальная или неформальная.
Избирательный блок может понадобиться и самой «партии власти». То, что «Единая Россия» не подлежит реформированию, как не подлежала ему КПСС, похоже, не вызывает сомнений. «Партия власти» пребывает такой, какою ее и создавали, — абсолютно управляемой и абсолютно не способной к какой-либо самостоятельности. Проводить ее ребрендинг, т. е. попросту переименование, по большому счету, бессмысленно: избиратель узнает «партию власти» среди сотни других. Вряд ли удастся провернуть и создание «партии власти» с нуля и объявление ее новой политической силой, не имеющей никакого отношения к «Единой России». Избиратель перемены просто не заметит: «партия власти» — она и есть «партии власти», как ее ни назови.
Остается последний вариант: создание властью избирательного блока и приглашение туда всех желающих. В отличие от «Общероссийского народного фронта» такая коалиция должна будет всячески открещиваться от родства с «Единой Россией». Тогда есть шанс ввести в заблуждение ту часть избирателей, которая всегда готова заблуждаться.
К тому же есть надежда, что разрешение создавать избирательные блоки внесет хоть какую-то дезорганизацию в ряды оппозиции. Однако эта вероятность едва ли не меньше обратной, так что и в этом случае разбавление допинга вливанием боржоми, скорее всего, бессмысленно.
Так или иначе, в ближайшие годы власти предстоит не наступать (хотя и такие попытки наверняка будут), а отступать, оставляя значительные сегменты электорального пространства. О том, в какой мере оппозиция — существующая и создающаяся — способна занять освободившиеся площади, поговорим в следующей части.
(Продолжение следует.)
