Цивилизация
Проверка на экстремизм книги Бориса Акунина «Весь мир театр», которую Следственный комитет провел по заявлению отбывающего пожизненное наказание гражданина Воеводина, разумеется, представляет собой не более чем казус.
У писателя Чхартишвили много заочных недоброжелателей, вот и пишут жалобы по инстанциям – и не в первый раз уже. А инстанции должны реагировать. Данное дело закончилось пшиком. Печально, конечно, что следователи вынуждены тратить свое драгоценное время на всякие глупости, но не могут же они игнорировать Уголовно-процессуальный кодекс, 144 и 145 статьи которого обязывают их заниматься рассмотрением сообщений «о любом совершенном или готовящемся преступлении». Но закон есть закон. Проверили, прочли популярную книжку.
Гораздо печальнее та ситуация, которая сложилась в России с антиэкстремистским законодательством как таковым. И здесь «казус Акунина» — сравнительно безобидный эпизод довольно мрачной истории. Это законодательство выстроено таким образом, что экстремистскими материалами можно признать практически все что угодно.
И признают со все большим рвением. Список экстремистских материалов в прошлом году вырос с 467 до 748 позиций.
Создание и развитие всего блока «антиэкстремистских норм» формально связано с необходимостью борьбы с терроризмом. Но для этой цели он, прямо сказать, не слишком пригоден. Неформальное объяснение – с помощью такого законодательства власть готовилась отразить «оранжевую революцию», боязнь которой была глубоко укоренена в среде кремлевских и околокремлевских теоретиков. Революция, впрочем, не случилась вовсе не из-за больших успехов следователей и судов в борьбе с экстремизмом.
Более того, качество законодательства плюс правоприменительная практика привели к парадоксальной ситуации: специализирующиеся на борьбе с экстремизмом правозащитные организации констатируют, что произошла «окончательная утрата общественного доверия к антиэкстремистскому законодательству». Иначе говоря,
те, кого стремились уберечь от пропаганды насилия, национальной розни, социальной вражды и прочих плохих вещей, не верят после таких приемов борьбы в это правое дело.
И неудивительно: законодательство оказалось удобной дубинкой прежде всего для подавления всякого инакомыслия. Более того, бюрократия сделала довольно успешную попытку включить в круг экстремистских высказываний критику в свой адрес. И понятно почему. Поправками 2006 года тогдашний наш президент Владимир Путин ввел следующее определение экстремизма: «публичная клевета в отношении лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением, соединенная с обвинением указанного лица в совершении деяний, указанных в настоящей статье, при условии, что факт клеветы установлен в судебном порядке». И посыпались приговоры против граждан, обвиненных в разжигании розни против социальной группы чиновников, социальной группы милиционеров и прочее. Даже вмешательство Верховного суда, на своем пленуме постановившего, что защитникам страны от экстремизма так себя вести не следует, особого влияния на правоприменительную практику не оказало.
Где кончается свобода слова и начинается экстремизм – вопрос отдельной дискуссии. Но
даже если одобрять в принципе запрет на высказывания, побуждающие, к примеру, к насилию, приходится признавать, что то, как он реализован в нашем законодательстве, не может не приводить к злоупотреблениям.
И хорошо, если бы вред от этих злоупотреблений ограничивался пустой тратой рабочего времени сотрудников следственных органов, как в случае с проверкой книги Акунина. Однако это не так: вред и в усиливающемся недоверии к праву, и в удушающей атмосфере, в которой высказываться приходится с оглядкой на возможных жалобщиков. А пользы ровно никакой.
