Цивилизация
Дебаты по поводу тактики т. н. несистемной оппозиции на гражданском форуме «Последняя осень» между Алексеем Навальным, Борисом Немцовым и Гарри Каспаровым, как известно, завершились убедительной победой сторонников стратегии голосования за любую другую партию против «партии жуликов и воров». Однако разгром сторонников разнообразных экзотических форм протеста (в первую очередь пресловутого «Нах-наха»), естественно, никак не мешает им дальше упорствовать в выбранных ими стратегиях.
Впрочем, в этом мало кто сомневался, и здесь работает понятная логика, которую можно свести к формуле «раз я лидер, то моя точка зрения должна быть особой и запоминающейся, и я не могу поддерживать никакого другого, кроме себя самого, пусть они меня поддерживают».
И то, что нет ни людей, ни ресурсов, говорящих о сколько-либо реальной возможности проведения в регионах мобилизационной кампании в пользу стратегий бойкота или порчи бюллетеней, и что результата на выходе не будет, «Нах-нах» тоже не интересует. Потому что цель не протест, цель — пиар ради пиара.
Аргументы сторонников разнообразных форм бойкота и придумывания новых способов порчи бюллетеней примерно таковы. Выборы фальсифицированы на 100% (почему тогда оппозиция периодически выигрывает муниципальные выборы и кто будет честно считать недействительные бюллетени, этот «аргумент» не объясняет), «настоящие партии» только наши, голосовать не за кого, эти плохи вот этим, а те тем, тот в таком году что-то сказал и т. д. На этом тезисе «мы хорошие, а все остальные плохие» и хотелось бы остановиться, потому что вопрос о том, можно ли голосовать т. н. несистемной оппозиции за т. н. системную, на самом деле ключевой.
Отличия системного и несистемного
С одной стороны, российские партии, несомненно, далеки от того, чем являются партии в демократических странах – они намного более слабы, зависимы от власти и авторитарно устроены внутренне.
Обозначая их отличие, к примеру, от партий в Европе, необходимо определить принципиальную разницу нормативного (российского) и политологического или смыслового (европейского) подхода к тому, что есть партия. Политологический (смысловой) подход предполагает анализ в первую очередь реально существующих партийных общностей, в зависимости от особенностей которых в большинстве демократических стран и формируется партийное законодательство. При таком подходе правовые формы вторичны по отношению к тому, какие партийные механизмы складываются на практике и следуют за практикой. Нормативный (формально-юридический) подход – это то, как законодательство государства определяет порядок получения и сохранения статуса партии, соответственно, все, кто отвечает формальным требованиям государства, те и являются партиями. Все, кто не отвечает этим требованиям, партиями не являются. Именно такова позиция российского государства, стремящегося задать предельно жесткие рамки для формирования партий и поставить их под фактический государственный контроль. При таком подходе соблюдение формальных требований первично, а то, насколько реальна или нереальна такая партия в действительности, – вторично.
Подобные подходы можно считать узким (нормативный) и широким (смысловой). Очевидно, что в условиях либерального режима регистрации партий разделение на узкое и широкое определение почти не имеет разницы, но в условиях, когда приобрести легальный статус партии крайне сложно и конкуренция на выборах имеет искусственный характер, узкое определение фактически означает анализ только системных (проправительственных) сил, а широкое – всех политических сил, имеющих поддержку в обществе. Более того,
чем большее число реально существующих политических сил не имеют возможности получить легальный статус партий, тем вероятнее опасность нелегитимной смены власти.
Соответственно, соотношение «реально существующих и «легальных» показывает не только степень искусственности конкуренции на выборах, но и степень потенциальной неустойчивости политического режима. Поэтому в российской политической жизни сложилось популярное в СМИ разделение партий на «системные» (легально зарегистрированные) и «несистемные» (те, кому государство не дало юридического статуса), соответственно, и оппозицию в России часто делят на «системную» и «несистемную».
Однако стоит обратить внимание, что т. н. несистемные партии в России не выступают за насильственное изменение существующего конституционного строя, они хотели бы получить легальный статус и неоднократно пытались его получить, и несистемными (незарегистрированными) они являются не по своей воле, а скорее по воле государственной бюрократии. Также в России сильно отличается от европейского не только подход к определению статуса партий, отличается и степень зависимости партий от государства, их фактически косвенно контролирующего, а также слабая роль представительных органов власти, в которых разрешенные партии только и имеют сколько-либо значимое представительство.
Ошибочно не только считать российские партии аналогом западных партий, но и кидаться в другую крайность – полагать российскую партийную систему полной фикцией, где все партии являются декоративными образованиями. Российские партии слабы, их внутренняя идеологическая идентичность вызывает множество вопросов, большое число членов находятся в них только с целью баллотироваться, так закон вынуждает их искать партию-посредника для выдвижения на выборах (и поэтому прагматичные граждане легко меняют партии в зависимости от конъюнктуры), однако они все же представляют собой специфического типа социальные сети и имеют разной степени устойчивости, сплоченности и численности электоральные ядра.
Границы диффузии партий и партийной зависимости от государства
Неоднократно писалось, что превращение слабых и зачастую фиктивных партий в посредников при реализации гражданами права баллотироваться через партийные списки изначально несло существенные коррупционные риски. Это вело к идеологической диффузии региональных отделений большинства партий, чья самоидентификация и ранее была во многом слабовыраженной. Фактическое установление контроля над партийными отделениями лицами, обладающими финансовым и административным ресурсами, превращало многие местные партийные отделения в лишенные идеологической окраски пиар-структуры.
В результате отделения одних и тех же партий в разных регионах все больше отличались друг от друга и по реальным интересам, и по установкам их лидеров. Даже если партийные лидеры не желали давать слишком сильную власть в партии своим спонсорам, то сама сложность нового законодательства способствовала установлению контроля над региональными отделениями партий местным бизнесом и/или властью.
Сокращение числа партий привело к тому, что все элитные группы хлынули в немногие оставшиеся партии, выбирая их уже во многом по принципу безысходности, воспринимая как своеобразный «Ноев ковчег», где «каждой твари по паре». И тяжелее всего в этом смысле стало в первую очередь самой «Единой России» — самой привлекательной партии для любых карьерно ориентированных политиков и бизнесменов, приток которых в партию власть сама стимулировала всеми возможными способами. Именно поэтому под выборы происходят постоянные миграции депутатов и кандидатов из формально левых партий в формально правые и наоборот.
На фоне этого постоянного «броуновского движения» кандидатов между партиями формальное межпартийное противостояние в регионах и муниципалитетах во многом является иллюзорным и мало что говорит о реальном раскладе сил в элитах соответствующего уровня.
К примеру, многие т. н. демократы по инерции, невзирая на явное изменение позиций «Справедливой России» на федеральном уровне и на рост ее оппозиционности, продолжают считать ее провластной. Однако во многих регионах именно «эсеры» и являются главными оппонентами конкретных губернаторов и местных администраций. Есть даже регионы, где реальной и активной оппозицией является ЛДПР.
При этом, начиная с 2003 года, возможность выбора потенциальными кандидатами в депутаты между большим числом партий все же позволяла сохранять и формировать внутри них некие ценностные ядра. Хотя, конечно, намного медленнее, чем в условиях нормальной партийной конкуренции и развитого парламентаризма. Имея более широкий выбор, элиты могли с большей степенью свободы выбирать политических партнеров, исходя из своих реальных интересов и политических вкусов, что создавало предпосылки для формирования в дальнейшем неких более устойчивых и четких союзов.
В то же время в защиту партий можно отметить, во-первых, что их зависимость от власти носит вынужденный характер и смена политической ситуации, возможные элитные расколы, с высокой долей вероятности, изменят стратегию поведения партийных лидеров (в этом смысле лидеры системных партий такие же заложники общей ситуации, как партий несистемных).
Чем выше будет их роль в парламенте, тем более независимо они себя будут ощущать и вести.
Во-вторых, помимо соображений материальной выгоды партии все же вынуждены ориентироваться и на собственно электоральный интерес. Амбиции самих партийных чиновников получать посты на выборах, а также доказывать перед спонсорами свою конкурентоспособность неизбежно предполагают электоральные ограничители чрезмерной финансовой прагматизации кадровой политики партийных боссов, которые должны ориентироваться не только на местных денежных мешков, но и стремиться привлечь реально популярных местных политиков и выдвигать привлекательные идеи. Не секрет, что региональные и местные выборы в России были и остаются крайне персонифицированными. Часть избирателей ориентируются на формальные федеральные бренды, образы и лозунги, но для очень многих фактор голосования за ту или иную партию является производным от личного отношения к конкретным местным политикам. И удачное сочетание обоих трендов – федерального образа партии и персональной поддержки конкретных политиков — в большинстве случаев главный фактор электорального успеха. Именно поэтому во многих регионах голосование формально за одну и ту же партию на региональных и федеральных выборах существенно отличается.
В-третьих, сам факт, что кандидат на выборы идет не от «Единой России», а от одной из оппозиционных партий, во многих случаях является индикатором того, что у него плохие отношения с властью или как минимум он недоволен теми или иными решениями или своим положением. И чем дольше этот кандидат (депутат) находится в рядах иной партии, тем в большей степени вовлекается не только в формальную, но и в неформальную систему ее коммуникаций, участвуя в процессе кристаллизации некой общей позиции.
Именно эти особенности российской партийной системы и определяют не только постоянные перетекания кандидатов между партиями, но поведение избирателя, который с легкостью может проголосовать за любую из альтернативных «Единой России» партий в зависимости от того, какое голосование сочтет или более продуктивным (выбрав, например, самый рейтинговый альтернативный список), или в зависимости от личной поддержки конкретного кандидата (к примеру, во главе региональной группы партсписка на выборах Госдумы), качества агитации или контрагитации. Фактически протестный избиратель сегодня в России деидеологизирован, и основной электоральный раскол проходит по линии «партия власти» (статус-кво) и «все остальные» (т. е. перемены). Идеологические, стилистические и иные отличия альтернативных партий хотя и имеются, но на этом фоне не так существенны.
И кажущаяся управляемой партийная система может очень быстро измениться в случае общих изменений политической и экономической ситуации в стране. С этой точки зрения нынешние партии могут служить предварительным субстратом построения иной партийной системы, а сами выборы-2011 в условиях мобилизации всего властного административного ресурса различных уровней в пользу единого партийного списка играют роль демонстрации доверия не собственно к партиям, а к политической системе как таковой.
Именно тогда, когда в системе появятся предпосылки к институциональным переменам (а итоги выборов могут к этому подтолкнуть), и несистемные смогут стать системными.
И, выбирая одну из альтернатив, сами сторонники несистемной оппозиции могут помочь ускорить эти перемены.
