Цивилизация
История с безжалостным расстрелом в Стамбуле будто бы написана каким-то очень средней руки литератором, вдохновленным сюжетами про расстрелы чеченских врагов России в Катаре, Дубаи или Вене. От детектива про то, как в районе Зейтинбурну, родном для российских челноков, специализирующихся на коже, расстреляли трех чеченцев, как на подбор, подозреваемых в организации теракта в Домодедово, может клонить в зевоту. Словом,
если последний случай чем-то от предыдущих и отличается, то одним-единственным: жертвами оказались не заслуженные и проверенные враги. Те, кто одним своим именем были способны восславить покаравшие их таинственные органы, закончились. Яндарбиев, или Ямадаев, или хотя бы Байсаров.
Остались люди, слава которых будет только посмертной и очень короткой. Даже если версия о домодедовском теракте окажется хоть сколь-нибудь живучей. Да и кто проверит, на самом ли деле Берг Мусаев — эмир Хамзат, чем этот эмир знаменит, кроме, конечно, того, что он друг Доку Умарова.
Но дело-то как раз в том и состоит, что правдивость версии уже никакого практического значения не имеет, и, может быть, поэтому никто не собирается ничего проверять или запоминать фамилии возможных злодеев. И если прежде бесспорность факта — три трупа налицо — открывала простор для всевозможных импровизаций, то теперь, кажется, и они не берут никого за душу. Не дочитывается. Все понятно. Про всех.
Телезритель, привыкший к тому, что его мнение никого не интересует, точно так же привык к мысли о том, что по этой причине врут ему самым непочтительным образом — с серьезным лицом и полным пренебрежением к его разуму. Поэтому в сухом остатке в лучшем случае остается только небольшой патриотический подъем и недолгая радость по поводу возмездия, потому что стамбульская история воспринимается именно так. С психологической точки зрения это особенно любопытно. Во-первых,
торжества нисколько не омрачает то, что версию обычной коммерческой полемики тоже никто не отвергает и никакого внутреннего противоречия не возникает. Во-вторых, часть сдержанного восхищения в этой истории достается Рамзану Кадырову.
Ведь чеченский лидер как никто ухитрился объединить против себя и демократов, и патриотов, и правозащитников, и охранителей, и рукоплескавших войне, и тех, кто по сей день требует независимости для Чечни. У каждого к Кадырову свой счет, и уже не так важно, обоснованный он или мифический, потому что значение имеет только та повсеместная готовность, с которой выходят на митинги с требованием построить вокруг Чечни стену и выкопать ров. Но, когда случается что-то вроде стамбульского расстрела, ропот стихает. А те, кому это не нравится, сил на возмущение не тратят.
Имеется в этом всем и еще одна, чрезвычайно увлекательная деталь.
Считается, что в начале творческой карьеры ты работаешь на свой имидж, а потом он работает на тебя. Примерно так выходит со всеми руководителями, не только с нашими. Вопрос, видимо, в имидже, от которого не удается избавиться никому. Но бывает, что он срабатывает и против — как, скажем, в случае с Лужковым. Поэтому пока остается только завидовать Рамзану Кадырову, которому удается жить, меняя посты и занятия, безо всякой необходимости что-то менять в своих наклонностях. У него, как считается, героическая республика, в которой была война, а кто с кем воевал, теперь уже неважно. Поэтому теперь что бы ни случилось в Стамбуле (или в Вене, или в Москве, на Ленинском проспекте, где в упор и безнаказанно расстреляли Байсарова), во-первых, никого не покоробит ни одно предположение, а во-вторых, никого ни одно предположение не удивит.
Поэтому то, что произошло в Стамбуле, в общественном восприятии нормально. Кем бы ни были те, кто был расстрелян. Однако везение Рамзана Кадырова не ограничивается тем, что он счастливо ведет органичное для себя существование братка. Дело ведь не в нем лично. Он всего лишь востребованный самой жизнью человек-образ (таким же местом-образом в нашей детективной истории является Стамбул).
Рамзан востребован самой моделью, в которой убийство становится продолжением войны другими средствами, кто бы и где бы убийство ни спланировал. Естественный отбор ведь отнюдь не всегда означает эволюцию, иногда бывает наоборот.
В рамках нынешней социальной модели в Чечне как раз и может прижиться только такой тип власти, и дело тут не в чеченской традиции, а в особенностях естественного отбора, который, как выясняется, неумолим в своем диктате в любом месте и на любом уровне.
В отсутствие личностей, которым интереснее модель поменять, чем к ней приспосабливаться, ничто уже не странно. У каждого своя роль, которую можно играть хорошо, а можно плохо, и тогда приходится становиться спикером сената. Скажем, кто такой питерский руководитель? Это хранитель временно покинутого очага, директор дома-музея тех, кто правит, фигура номинально равновеликая самым великим, на деле — никто, разве что «Газпром» переедет и что-нибудь построит. И желавшие посмеяться над тем, что происходило в Красненькой Речке, так и застыли с улыбкой, потому что в такой системе координат это уже так же не смешно, как убийство в Дубае или Москве — не страшно.
Кстати, о Москве. Ведь никто не придумывал для Лужкова специальные мэрские требования. Он просто явочным порядком определил, что Москве нужен именно такой тип начальника, и знавшие его по былым временам люди вспоминали: то был не директор, а цеховик. И в этих рамках можно было веселить народ хоть переброской сибирских рек, хоть рассказами о талантах жены, просто потому что в ответ не могло прозвучать ничего, кроме пошлых сентенций о том, что бы стало с любым другим мэром в любой нормальной стране.
Но вот нет Лужкова, и оказалось, что дело всего лишь в эстетике. Что можно вести дело с купеческим размахом, а можно, по-альхеновски пряча глаза, определенное количество плитки все-таки положить — вместо асфальта, который, оказывается, дает вредные испарения.
И снова народный смешок короток и устал. Как и представлялось, люди приходят, уходят, продают и покупают. А «Интеко» остается и выполняет те же функции.
Кажется, критерии везде разные, и можно даже подумать, что в той же Чечне они как-то по-особенному кровожадны. Да, на первый взгляд, различия ощутимы. Где-то надо (то есть не надо) чистить тротуары. Где-то надо осваивать финансовые потоки и договариваться с теми, кто эти потоки организует. Где-то надо кого-то отстреливать, потому что идет война, причем в гораздо большем радиусе, чем принято считать. Но в том-то и дело, что, если кто-то увидит в этом намек на чеченского лидера, глубоко ошибется. Потому что на самом деле нюансы стилистические. Вместо асфальта плитка — такая же философия, как вместо расследования теракта — стрельба в квартале турецких кожевенников. Хотя кто-то опять же может спросить: а причем тут Стамбул? И опять ошибется.
