Цивилизация
Михаил Прохоров, в конце июня возглавивший партию «Правое дело», не устает разъяснять свою позицию по изменению Трудового кодекса. Видимо, потому что широкой публике этот начинающий политик известен именно радикальными взглядами на трудовые отношения.
Вчера в блоге Прохоров пытался смягчить самое скандальное свое предложение – о переходе на 60-часовую рабочую неделю. Согласно объяснениям бизнесмена, речь идет исключительно «о возможности работать 60 часов в неделю – по желанию, если работник и работодатель оба хотят этого и не хотят лишних сложностей с оформлением». Больше работать нужно тем, кто хочет больше потреблять, пояснил олигарх, то есть «белым воротничкам», рассчитывающим на «иномарки, японские телевизоры и отпуска за границей», а не шахтерам, металлургам и рабочим у станка.
Правда, когда на недавней встрече с профсоюзами бизнесмен в очередной раз сетовал на устарелость трудового законодательства и сожалел, что Трудовой кодекс не является социальным лифтом, речь шла отнюдь не только о желающих «больше всех потреблять» «белых воротничках». Но обо всех, включая и неприхотливых металлургов, и рабочих у станка.
Правила пользования лифтом
Если экстравагантный аполитичный олигарх может позволить себе эксцентричные заявления, то политику (если он и в самом деле нуждается в поддержке избирателей), видимо, нужно для начала понять какие-то базовые вещи. Прежде всего, что
Трудовой кодекс не является социальным лифтом не потому, что он устарел, а потому, что он не может им быть! Кодекс — это, грубо говоря, правила пользования социальным лифтом, но не сам лифт.
А лифты – это социальные институты во всем их многообразии, в совокупности социальных практик, традиций, ну и, разумеется, законов. Возносят на верхние социальные этажи или, наоборот, спускают оттуда такие институты, как система образования, семья и т. п. В каждом обществе трудовая карьера зависит от сложившихся там особенностей, в одних случаях карьера тем успешнее, чем ты больше знаешь и умеешь, а в других – насколько ты лоялен власти или приближен к элитным кланам. Чтобы понять, как работает механизм социального лифта, нужно попытаться выяснить, что там за механизм, каковы особенности социальной среды, в которой он должен работать.
Работник на срок
На первый взгляд, заявленные от имени бизнес-сообщества причины и цели реформирования выглядят привлекательно. Много слов о необходимости изменения современных трудовых отношений, об отказе от излишней регламентации, о гибкости труда, об учете новых реалий. Подчеркивается, что все это нужно, чтобы сделать труд более свободным, чтобы облегчить создание рабочих мест и позволить, наконец, трудоустраиваться на них инвалидам, молодежи и работникам в возрасте.
Так и видится картина – свободный работник планирует трудовую карьеру, рассчитывает, сколько времени он отдаст очередному работодателю, нанимается на год-другой, не боится работы – пашет без счета времени, свободно переходит с одного места на другое, не держится за свой функционал. А главное, не боится увольнения: уволят в одном месте — примут в другом! Да и работодатель, не скованный оковами устаревших норм, быстро формирует команды исполнителей, обеспечивает всех работой, условиями, оборудованием. И, как результат, взрыв эффективности бизнеса, невиданный рост производительности труда с неизбежным процветанием и гармонией. Только вот изучение практики трудовых отношений заставляет усомниться в выбранных средствах, а главное, в провозглашенных целях.
Достаточно глянуть на применение срочных трудовых договоров, основания для заключения которых предлагается расширить. Что это дает работодателю? Многое. Прежде всего, не надо выстраивать с работником долговременных отношений, задумываться о его карьере, зарплате. Такой технократический подход: взял, попользовался и отложил в сторону – ничего личного. А еще
срочный договор найма практически полностью исключает возможности работника чего требовать и хоть как-то защищаться.
Жизнь показывает, что «срочниками» очень легко манипулировать. Их можно заставить делать другую работу, добиться от них согласия на сверхурочную и дополнительную работу, и даже не всегда эту работу можно оплачивать по повышенному тарифу, а можно и просто не оплачивать. Все это достигается за счет того, что покорность становится условием перезаключения договора на новый срок. Ну и, разумеется, работник «на срок» не пойдет в профсоюз. Какой смысл ему, например, думать о коллективном договоре на следующий год? Ведь его через год уже может и не быть здесь. Важнее не с коллегами сплотиться, а к начальству подлизаться, чтобы еще на годик договор продлили.
А если к срочному договору еще добавить дешевую и простую процедуру увольнения, о чем так часто говорят в РСПП, то ситуация вообще заиграет яркими красками. Ведь никто не говорит о том, что срочный договор должен оставаться неизменным. Во-первых, предлагается дать право работодателю в одностороннем порядке менять условия договора, а во-вторых, можно увольнять, не дожидаясь окончания срока. Кстати, автору уже доводилось видеть экземпляр срочного трудового договора с открытой (!) датой. Это уже даст возможность не просто использовать работника так, как захочется, но еще и «воспитывать» его. Например, перевести под угрозой увольнения на низкоквалифицированную и малооплачиваемую работу того, кто «не любит» начальство, кто выясняет, почему платят меньше, чем обещали, или не платят вообще. Примеров подобных расправ достаточно и сегодня. Рабочие, создавшие профсоюз, вдруг из разных бригад переводятся в одну, и, как назло, именно у этой бригады никогда не бывает выгодной работы, а только дешевая и грязная. Или учительница, возмутившаяся тем, что в ее классе холодно и сыро, узнает, что теперь у нее не будет ни доплат, ни возможностей подработки.
Работать больше за те же деньги
Вернемся к прохоровской инициативе о «возможности увеличения продолжительности рабочей недели до 60 часов у одного работодателя с согласия работника», очистив ее от лирики о жадных и ленивых «белых воротничках». С одной стороны, трогательное желание дать работнику заработать больше, а с другой – куча вопросов. Первый из них – а разве в пределах нормальной продолжительности рабочего времени работник не может достаточно заработать? Второй – а не будет ли всплеск добровольных желаний работать больше спровоцирован понижением зарплаты, когда нормальную зарплату можно будет заработать только за 60 часов? Третий – учитывая отсутствие возможностей для сопротивления у работников на срочном договоре, что помешает сделать условием продления найма «добровольную работу» по 60 часов? Есть еще вопросы, но
и так ясно: главный смысл этого предложения не дать заработать, а заставить работать больше за те же, а то и меньшие деньги.
К инициативам РСПП необходимо добавить еще и предложение облегчить процедуры привлечения мигрантов. Ведь чем они хороши? Они не только безропотны и дешевы — они работают на понижение стандартов. Работая рядом с ними, нашим работникам волей-неволей приходится мириться с постепенным снижением уровня зарплаты, ухудшением условий труда, с переработками. При этом мигранты, оказывается, довольно успешно решают свои задачи – они содержат свои семьи на родине, перекачивая туда сотни миллионов долларов, полученные здесь. В 2010 году в Таджикистан было перечислено более $2 млрд, а в Киргизию более полутора, и это не просто трансферты — это зарплата, полученная в России. Тем из них, кто несколько лет тяжко и унизительно работал здесь, удается решить немалую часть проблем своей семьи и даже накопить денег на дом, на свое дело. Есть и другие, кто поставил себе целью остаться здесь. Им, как и всяким мигрантам, главное – зацепиться, их задача не благополучие, а укоренение, создание будущего для своих детей. В общем-то они свои задачи решают. Но делают они это ценой обвала системы социально-трудовых стандартов в России. Точнее, это делают не мигранты — это делают те, кто их нанимает.
Российский бизнес готов создавать места и принимать только тех, кто готов получать мало, кто не будет требовать больше, чем ему будут давать.
А параллельно возникает идея: если в таких условиях могут работать мигранты, то почему своих нельзя поставить в такие же условия? Оказывается, можно! Уже несколько лет в стране используются схемы заемного труда, главный смысл которых в том, что нанимает на работу один, а работу предоставляет другой. При этом у первого нет никаких проблем с рабочим временем, переработками, условиями труда: у него вообще нет никакой работы. А у второго все это есть, но он не связан никакими обязательствами с работниками, ведь они формально не имеют отношения к рабочим местам, на которых реально работают. Так что «эффект работника-мигранта» – молчаливого, дешевого – можно получить и с «отечественным материалом».
Возрастная дискриминация
Ну и как же забыть идею о повышении пенсионного возраста. Демографы давно рассчитали, что даже одномоментное повышение этого возраста до 65 лет не принесет облегчения Пенсионному фонду. Да, цифры выглядят внушительно: около 10 млн человек не пойдут на пенсию, а останутся в числе работников — это позволит сэкономить в год около 150 млрд рублей из Пенсионного фонда. Но при его дефиците примерно в 1 трлн рублей вовлечение такого числа пенсионеров ничего особенно не решит. Зато как изменится ситуация в трудовых отношениях! Ведь появится армия в несколько миллионов человек, готовых работать на каких угодно условиях, лишь бы не потерять работу. Уже сегодня
исследования показывают, что самый распространенный вид трудовой дискриминации – это возрастная. Работники предпенсионного возраста рассматриваются как «социально слабая категория». Они готовы почти к любым ухудшениям, «лишь бы доработать до пенсии».
Такие работники выполняют ту же роль, что и рабочие-мигранты, снижают социально-трудовые стандарты. А когда их число увеличится, то усилится и давление на стандарты или на то, что от них останется.
Односторонний либерализм
Поставленные в один ряд последствия самых настойчивых инициатив, продвигаемых бизнес-сообществом, заставляют сделать несколько выводов. Во-первых, предлагаемые трансформации в области трудовых отношений не имеют никакого отношения ни к освобождению труда, ни к его модернизации. Вот к нарастанию социальной напряженности они приведут точно, причем до критических пределов. Во-вторых,
если рассмотреть реальные последствия предлагаемых инициатив, то становится ясно, что главной их целью является формирование трудовых отношений, исключающих возможности работников по отстаиванию и защите своих интересов.
Российский бизнес нуждается не в свободном, а в покорном труде, носителями которого являются работники, лишенные способности противостоять работодателям.
Работник на срочном договоре, которого легко уволить, которому можно пересмотреть условия найма в одностороннем порядке, ничем не отличается от бесправного мигранта, заемного работника и пожилого человека, цепляющегося за любую возможность остаться на работе. Причем последние хотя бы имеют какие-то надежды. Один надеется дожить до пенсии и сбросить это ярмо, другой лелеет надежду трансформировать свое трудовое бесправие в социальный капитал на родине или закрепиться в более благополучной стране, создав будущее для своих детей.
А тем, кто не мигрант и не человек предпенсионного возраста, никто ничего не обещает. Обычно ущемление прав должно чем-то компенсироваться. Например, расширение срочных контрактов должно сопровождаться тем, что такой контракт невозможно расторгнуть до срока его окончания, или, как это принято в бизнесе, предлагать «золотой парашют», в десятки раз превышающий месячный заработок. Никто не говорит о том, что облегченная процедура увольнения должна сопровождаться созданием жесткого и эффективного механизма преследования за дискриминацию. Наконец, даже речи нет о том, чтобы либерализовать законодательство о забастовках, позволяющее работникам реально участвовать в процессе формирования условий найма, оплаты и т. п. Интересно, почему нет таких предложений? Видимо, потому что
российский бизнес понимает либерализм только в свою пользу. То, что приносит деньги ему, – либерально, современно, рыночно. То, что приносит деньги работникам. – это проклятое наследие советского прошлого и оковы для бизнеса.
Покорный труд и бесправный работник – это очень большие деньги! Покорный труд означает отмену роста зарплат, отказ от компенсаций за вредные условия труда и снятие необходимости создания безопасных условий. Это возможность неограниченного увеличения рабочего времени без соответствующей оплаты. Это неконтролируемый рост цен, на который не нужно будет оглядываться, это те самые грандиозные прибыли, ради которых можно довести миллионы своих сограждан до состояния полурабов.
Сегодня работники еще сохраняют институциональные возможности как-то этому противостоять. Можно возмутиться несправедливым увольнением, можно требовать выплаты задолженности по зарплате и даже ее индексации. Можно обращаться в суд, к властям, к общественному мнению. Но если реализовать предлагаемую программу ликвидации прав работника, позволяющих ему отстаивать свои интересы, то нарушений прав работников больше не будет по причине отсутствия самих прав. Лифт заработает, только возить он будет сверху вниз, а не наоборот.
Автор — ведущий специалист социально-экономических программ Центра социально-трудовых прав.
