Цивилизация
О том, как суд над Никитой Тихоновым и Евгенией Хасис воспринимался обществом, о том, скажется ли он на доверии к правоохранительным органам и на судьбе ультраправого движения в интервью, «Газете.Ru-Комментарии» рассказал директор информационно-аналитического центра СОВА Александр Верховский.
— В январе 2009 года казалось, что убийство Маркелова — еще одно громкое дело, которое не будет раскрыто. Что помогло избежать этого?
— Когда Станислава Маркелова убили, было слишком много потенциальных вариантов. И некоторые из них тяжелы для расследования — например, версия о военных, действовавших в отместку за Сергея Лапина или Юрия Буданова. У таких военных нашлись бы высокие покровители, и расследовать было бы тяжело. Но это оказалось не так. Не знаю, была ли изначально у следствия версия именно с Тихоновым, но нацистская версия была, и ее начали разрабатывать. Насколько я понимаю, дело расследовали достаточно серьезно.
Так совпало, что работа по неонацистскому подполью в последние годы в принципе велась гораздо серьезнее, чем раньше. И серьезнее, чем привыкли рассчитывать неонацисты. Уровень их конспирации, который исторически сложился в середине 2000-х годов, оказался недостаточным.
Грубо говоря, если бы Тихонов убил Маркелова на несколько лет раньше, он бы не попался.
Следственные органы не очень часто работают так хорошо, как мы видели на процессе Маркелова. Во-первых, хорошо была проделана оперативная работа. Во-вторых, обвинению удалось донести это до суда с минимальным количеством нарушений, и дело не развалилось. А такая участь постигла многие дела, по которым проводилась нормальная оперативная работа и задержания, но следователи просто плохо собирали доказательства и оформляли их.
— Это отражает усилия властей в отношении расследования преступлений по мотивам ненависти?
— Безусловно. Последние лет пять власть усиленно заставляет правоохранительные органы работать в этом направлении. Это дает результат. Конечно, он неравномерен, и можно предъявлять длинный список претензий. Но, тем не менее,
даже по количественным показателям видна невероятная разница. В 2010 году за насильственные преступления по мотивам ненависти было осуждено более 300 человек — вдвое больше, чем за год до этого.
Такие цифры несколько лет назад даже представить себе было невозможно. Надо заметить, что и юридическая квалификация преступлений улучшается: следователи и прокуроры учатся, работают все качественнее.
— Почему же процесс был воспринят весьма неоднозначно?
— Можно даже не касаться взглядов и убеждений, которые распределены в нашем обществе так, что итоги этого дела не могли быть восприняты однозначно. В любом случае идея, что власти заведомо фальсифицируют процесс, если в нем есть некий политический оттенок, у нас будет иметь априорную популярность. Здесь это тоже сказалось.
Были люди далеко не националистических взглядов, которые сомневались в деле с процессуальной точки зрения. Им представлялось, что доказательств недостаточно, что они фальсифицированы, что на присяжных оказывалось давление. Я думаю, что очень немногие люди действительно начинают сомневаться с процессуального момента. Если они лезут в процессуальные детали, значит, у них было изначальное сомнение. Со стороны не националистически ориентированных людей оно имеет общую причину и более частную. Общая причина — властям вообще очень мало доверяют. Частная —
все, что связано с антиэкстремистским законодательством, очень сильно дискредитировано в последние годы многочисленными и совершенно безобразными историями о том, как им злоупотребляли.
Этим, кстати, активно пользуются сами радикальные националисты.
— Может ли это дело, наоборот, повлиять на отношение к следствию и суду?
— Да, потенциально, может. Это тот случай, когда правоохранительным органам нужно как-то разъяснять людям отличия успешно проведенного суда от неуспешного. Видимо, для них это сложно, потому что нужно приводить отрицательные примеры, чтобы было с чем сравнивать. К сожалению, в правоохранительных органах пока доминирует представление о том, что никакую критику принимать не надо. А ведь у общества есть понятные подозрения.
Журналисты АЖУРа серьезно подозревали в свое время, что по делу об убийстве таджикской девочки Хуршеды Султоновой в Петербурге посадили не тех людей. Именно из-за крайне некачественно проведенного следствия. Якобы реальных убийц потом выявили, но не стали с тем делом разбираться. Это вряд ли кто-то когда-то докажет. Но такие истории запоминаются, поэтому подозрения не могут не возникать.
Мне трудно давать советы в области пиара, но определенно и полиции, и прокуратуре надо этим озаботиться. 316 осужденных за прошлый год — это 91 судебный процесс. Есть не столь громкие, но убедительные примеры того, как нашли, доказали, все сделали правильно. Но о них никто особенно не знает, а правоохранительные органы не считают нужным рекламировать свои успехи.
— Как скажется итог процесса на праворадикальном движении?
— Думаю, последствия будут неоднозначными. Те люди, которые уже являются активными членами соответствующих групп, ощущают себя частью «священной расовой войны», по идее, на каждый такой приговор должны реагировать дополнительной мобилизацией и какими-то акциями. С другой стороны, проблема не с «матерыми волками», а с тем, что
каждый год новые сотни, если не тысячи, подростков вливаются в это движение. Вот до них может дойти сигнал о том, что это плохо заканчивается. Я понимаю, что это довольно примитивный способ, простое запугивание, но это одна из функций уголовного наказания.
Оно работает и, думаю, сработает и в этом случае. Все-таки пожизненное заключение — такая штука, которую очень трудно на себя примерить.
— Показания соратников осужденных сыграют здесь роль?
— О да, тут участвовали фигуры серьезного уровня. Тот факт, что Илья Горячев дал показания, привел к тяжкому кризису в отношениях «Русского образа» с остальным националистическим движением. Этот кризис не преодолен до сих пор, и непонятно, как дальше будет развиваться. Это также испортило отношения «Русского образа» с многими мелкими неонацистскими группировками. В суде был и еще один персонаж, Сергей Голубев по кличке Опер, лидер сейчас не столь заметной, но имеющей символическую значимость группировки Blood&Honour. Это были классические борцы за «белую революцию». То, что этот человек — не арестованный, заметим, — пришел давать показания, — это тяжелый удар по движению. Все-таки он очень авторитетная фигура. Никакой единичный эпизод ничего не решает, но, в принципе, вот так обычно и разрушается радикальная среда. Никакого другого способа нет.
— Не загоняют ли их этим просто глубже в подполье?
— Есть три категории людей. Публичные фигуры не могут уйти в подполье (Демушкин, лидеры ДПНИ (организация запрещена в России) и т. д.). Фигуры закулисного плана типа Опера тоже известны. Третья категория — всякие мелкие молодежные группы, которые уже усвоили, что светиться не надо. Но, поскольку они еще не очень глубоко увязли, у них есть шанс завязать. Аресты плюс это демонстрируемое моральное разложение должны способствовать тому, что кто-то из этих молодых просто завяжет. Глубже в подполье уходить уже некому.
— Попытки легализации ультраправых продолжатся?
— Фокус в том, что ДПНИ или «Русский образ» только на самый первый взгляд дистанцированы от насилия. За первым рядом активистов идут люди, которые в него уже непосредственно включены. Так что это только видимость легализации.
Группы, действительно не повязанные с насилием, мелкие и невлиятельные, они мало на что способны, по крайне мере пока. Что мешало кому-нибудь сказать после Манежной площади: «Мы осуждаем эту акцию, так как она включала насильственные действия»? Никто не решился. Как они после этого могут заниматься политической деятельностью? Для этого нужно обращаться не только к 10—20 тысячам юных боевиков, но и к более широким кругам.
— То есть звучавшая в суде история о взаимодействии с администрацией президента не означает каких-то перспектив в этом отношении?
— Если бы существовала политическая организация — и не важно, общались бы с ними люди из администрации или нет, — которая занималась бы именно политической деятельностью, тогда бы мы посмотрели. Но пока с этим очень худо. В обозримом будущем, судя по всему, политическое движение из этой среды создаться не сможет.
Беседовала Светлана Ярошевская
