Пенсионный фонд уже не способен самостоятельно выплачивать пенсионерам их деньги: дефицит его бюджета составил к марту 1 триллион рублей и продолжает расти. Рост доходов казны от повышения цен на нефть не спасает, приходится повышать налоги. То есть болезнь стала опасной уже не только и не столько для пожилых людей, она поражает тех, кто еще пытается зарабатывать не на госслужбе.
Госчиновники нынче много говорят об этой беде. Их диагноз: число пенсионеров растет быстрее числа работников, как и во всем мире, отсюда и беда. Это правда, но не вся. Если ограничиться лишь демографическими данными, то нет иного выхода, кроме как любыми способами изыскивать деньги для затыкания дыры бюджета фонда. На практике это означает повышение поборов с тех, кто еще не дожил до пенсии.
Так старики превращаются в нахлебников, и каждому честному россиянину должно становиться очень стыдно, если он долго не умирает. На самом же деле эти старики десятки лет платили налоги и взносы, фактически давали взаймы государству «длинные» деньги на фантастически выгодных условиях, без всяких даже гарантий, что их не разворуют или просто не растранжирят.
Такие деньги лакомые во многих странах, где пенсионеры по факту самые мощные инвесторы. Они, кстати, с интересом читают Wall Street Journal и другие подобные издания: как там наши деньги на рынках работают? И по судьбе каждого цента могут получить полную информацию в любое удобное время. Деньги работают неплохо. Хотя общее старение населения нынче делает инвестиции недостаточными.
Но почувствуйте разницу. Пенсионеры-нахлебники и пенсионеры-инвесторы. Проблемы нехватки бюджетов пенсионных фондов из-за отставания роста прибылей инвестирования от темпов старения населения. И те же проблемы из-за недостаточно резвого роста цен на углеводороды.
Если еще вспомнить, сколько лет живет средний россиянин — на десяток-другой меньше, чем западный обыватель, то очевидна некорректность вульгарного сравнения проблем пенсионного обеспечения в России и во многих цивилизованных странах.
Надо бы признаться, отчего у нас «длинные» деньги не приносят прибыль, но усыхают и вообще никому особенно не нужны, так как большинство играет в «короткую». Почему инвестировать дома некуда или страшно (за рубеж — нельзя)? Ответ понятен: климат для денег в стране такой поганый, что двадцатилетним кредитом трудно с выгодой распорядиться. Вообще больше чем на год загадывать не стоит.
Про климат — не журналистская мысль. На днях участникам VI съезда ТПП РФ было предложено заполнить опросную анкету. Заполнили 387 листов вовсе не революционеры, а довольно лояльные власти предприниматели (каждый четвертый из участников опроса является владельцем или совладельцем предприятий/компаний, около 70% из них возглавляют фирмы, большинство которых функционируют в сфере производства и строительства, 72% опрошенных представляют российские регионы).
Вот как ответили они на вопрос, произойдет ли значительное улучшение инвестиционного климата в России в ближайшие годы. «Да» — 2%, «не исключено» — 25%, «вряд ли» — 61%. Остальные 12% затруднились ответить. Любопытны не столько ответы — они предсказуемы, а то, что клерки из ТПП автоматически формулируют вопрос, исходя из аксиомы про плохую погоду.
Нет климата — нет инвестиций, нет и прибылей при попытках их сделать, а рискующие инвесторы «попадают».
На это у чиновников тоже готов ответ: народ у нас сплошь финансово неграмотный, не выбирает, нехороший, себе фонды. Это универсальный ответ на все случаи жизни — про то, что мудрому правительству с народом не повезло, как Каддафи. Но на самом деле с чего начинается грамотность? С вопроса про гарантии сохранности ваших инвестиций. Если они приносят в год процентов 7 при инфляции за десятку, то именно неграмотным надо быть, чтобы вкладывать свои кровные в такую затею.
В том числе и на эту тему говорил на днях руководитель Центра стратегических разработок Михаил Дмитриев. Он предложил не повышать налоги, чтобы затыкать дыру в бюджете ПФ, а… снижать. Но расширить инструментарий инвестирования пенсионных накоплений и, что важно, гарантировать их сохранность, создав специальный фонд с участием государства. Кстати, тот же Дмитриев в конце девяностых точно высчитал сегодняшнюю ситуацию с пенсионной катастрофой, тогда же предлагал механизмы инвестирования длинных денег в России и за ее пределами под гарантии государства.
Большинство чиновников идею Дмитриева раскритиковали. Что походило на то, как если бы врач у постели чахоточного больного говорил его родне, что надо бы комнату проветривать, полы мыть и хорошо вовсе вывезти пациента на солнышко. А родня бы обиделась: что, у нас грязно, что ли, уж мы ли ночей не спим, радеем о болезном, от себя куриный бульон отрываем для него, а вы лучше пилюли дайте и ступайте…
Итак, климат для инвестиций плохой. Гарантий для вкладчиков нет. Ждать улучшения, стало быть, наивно. Реально — готовиться к повышению акцизов и налогов, к прочим радостям.
Но проблема длинных денег — тоже не вся проблема. В самом деле, соотношение работающих граждан и пенсионеров сдвигается в сторону заслуживших отдых. При этом и производительность труда, и заработки у нашего рабочего меньше, чем у немца или француза. Что делать?
Легче всего грозить повышением пенсионного возраста, причем не повышать, конечно, накануне выборов. Но можно предположить, что многие люди старше 55—60 были бы не против отложить выход на пенсию. Рекрутинговые агентства и сейчас отмечают, что все больше пожилых людей ищут работу.
Но здесь вступает в действие уже не инвестиционный, а бизнес- и правовой климат. Хотя Россия и признает международные конвенции о недопустимости дискриминации в сфере труда по расе, полу или возрасту, такая дискриминация у нас процветает.
Объявления о найме на работу могут содержать и половые, и возрастные ограничения. Пару лет назад Центр социально-трудовых прав (ЦСТП) реализовал проект по изучению дискриминации в сфере труда. Был проведен анализ объявлений о найме на работу в трех городах: Москве, Самаре и Кемерово. В 29% случаев работодатель сформулировал свои предпочтения по полу работников, в 43% случаев были определены приоритеты возраста для кандидата, а 53% вакансий имели ограничения и по возрасту, и по полу.
Это невозможно в ЕС, а в США даже устный вопрос о возрасте соискателя со стороны нанимателя — повод обратиться в суд и выиграть кучу денег.
И в Европе, и в Америке приличные фирмы сейчас планируют развитие, исходя из растущего количества пожилых потребителей. Там, кстати, есть другая проблема: компания предпочитает повышать квалификацию опытного работника, а не нанимать новичка. Не случайно против того же повышения пенсионного возраста часто протестуют студенты.
У нас статья 64 Трудового кодекса тоже запрещает дискриминацию по труду. Но на практике суды лишены возможности защищать интересы работников, о чем подробно рассказывает юрист ЦСТП Анна Гвоздицких, приводя пример того, как суд не защитил человека, которого направила на работу в компанию биржа труда и которого не взяли, потому что он старше 35 лет и вообще не женщина… Был вынесен такой вердикт: «… установлено, что работодатель желал видеть на должности главного бухгалтера своей организации женщину в возрасте до 35 лет, что подтверждается его заявками в центр занятости населения... Установление данных требований к своему будущему работнику продиктовано исключительно интересами работодателя, что <…> является его правом».
По статистике, в России вообще зарплата специалиста в большинстве случаев растет, как правило, до 35 лет, а потом останавливается.
В таком климате, понятно, общество не станет приветствовать повышение возраста ухода на временный покой.
Тем временем дыра в пенсионном бюджете увеличивается. И ничего с ней не сделать, пока эти две задачи не решить. Про длинные деньги и гарантии от их усыхания. И про право на труд и гарантии защиты от дискриминации по труду. Обе эти задачи может решить только власть.
Но можно и не решать ничего, а продолжать уповать на новые кровопролития и взлет цен на отечественное сырье, рыдая от дремучести вверенного тебе народа.