Цивилизация
Домодедовскому смертнику было 20 лет. Арестованным сейчас его брату, сестре и предполагаемым сообщникам 16 лет, 22 года, 18 лет, 23 года. Одной из смертниц, подорвавших себя прошлой весной в московском метро, было 17 лет.
На передовую линию террора выходят подростки, которые не видели советской власти, не участвовали в кавказских войнах 90-х годов и едва их помнят и чей реальный бытовой опыт — это опыт жизни на Северном Кавказе в прошлое десятилетие, преподносимое как время стабильности, подъема и укрепления основ державы.
У террора оправданий быть не может, и незачем их искать. А вот искать и находить его причины нужно обязательно. Отказаться от этого значит признать его таинственным стихийным бедствием и тем самым расписаться в собственной перед ним растерянности.
Как это фактически сделал на днях Владимир Путин: «…Бессмысленная жестокость. Абсолютно бессмысленная. Они даже не понимают часто, чего хотят. Не могут сформулировать свои требования. Просто это такой анархический терроризм против всех и всего: против государства, против существующей власти, против страны…»
На самом деле все обстоит не так загадочно и не так уж анархично.
Для того чтобы подростки осуществляли теракты, нужна ведущая их рука, нужно подполье — ваххабитское или называемое как угодно иначе, но безгранично ненавидящее и федеральную власть, и действующие режимы в северокавказских автономиях, на которые эта власть пытается опереться. Собрать шахидский пояс не так сложно. Сложнее организовать работу «инкубаторов», в которых мальчишек и девчонок превращают в ходячие бомбы.
Выявление террористических гнезд и сетей — работа спецслужб. Но есть и еще более серьезные вещи, которые спецслужбам заведомо не по плечу. Есть атмосфера, в которой подростки соглашаются в такие «инкубаторы» приходить и видят в этом не злодейство, а подвиг. В которой демонстративное уничтожение неповинных людей вызывает не ужас, а душевный подъем. Таков воздух, которым дышат. И это объясняет происходящее гораздо яснее, чем науськивание каких-то иностранных подрывных центров, на которые после каждого теракта обязательно ссылаются наши власти, но никогда не называют их вслух.
Терроризмом у нас принято называть убийства, происходящие в столицах или других российских мегаполисах. Сообщения о гибели людей в боевых столкновениях, зачистках и атаках из засад, ежедневно приходящие с Северного Кавказа, террором не считаются. Хотя и то и другое — части одной и той же беспощадной и тотальной кавказской войны, то и дело выплескивающейся в Центральную Россию.
Войны, в которой против федералов и кавказцев-лоялистов воюют вовсе не остатки старых сепаратистских боевиков 90-х годов, а все больше и больше подросшая за последние годы молодежь, приток которой в подполье не только не прекращается, а скорее растет.
Велика ли среди местной молодежи доля тех, кто если и сам не идет в боевики, то в какой-то мере им сочувствует? Северный Кавказ — неподходящее место для социологических опросов, но, судя по всему, эта доля велика. Хотя в нынешнем поколении молодых кавказцев, к счастью, единицы опускаются до терактов, но его впору признать потерянным для России. И это поражение, являющееся продуктом политики нулевых лет, более серьезное и многозначительное, чем те поражения от сепаратистов, которые приходилось терпеть в 90-е годы.
Как и у всякой большой неудачи, у этой много слагаемых. Одно из них — передаваемая через старших страшная память о «восстановлении конституционного порядка». Но одного этого было бы мало. Пожалуй, еще более проигрышными оказались те способы, которыми центр пытался нормализовать ситуацию уже после своей победы.
Деловой альянс с местными феодально-клановыми структурами был самым простым, что могло придти в голову. Но опора на избранные лояльные кланы подразумевала появление не меньшего, а скорее большего числа кланов, оттесненных от сыпавшихся из центра благ. На их долю остались расправы и грабежи, чинимые сначала «пришлыми», а потом все больше «своими». В этом мире прошло детство сегодняшних смертников.
И как раз на долю этого же неизбранного большинства досталась пресловутая северокавказская безработица, с которой так многословно и так безуспешно сражается федеральный центр. Ведь безработица там не для всех. Просто бесчисленные должности, создаваемые в местных учреждениях, в милиции и прочих структурах, как и возможность всерьез заниматься бизнесом, — это не для любого, а только для тех же избранных.
Все уродства нашей жизни, принявшие там особо извращенные формы, накладываются на местные воинственные традиции и на растущее взаимное отторжение выходцев с Кавказа и жителей русских регионов.
И куда как доходчивыми кажутся «разъяснения» подстрекателей, что окружающая действительность — царство зла, против которого дозволена и даже предписана любая жестокость.
Помимо прочего это еще и разрыв поколений. Лет 30—40 назад средний кавказец при всех обоюдных предубеждениях, и тогда сильных, все-таки чувствовал себя советским человеком и вполне мог быть своим в советском обществе. Сегодня его внук и возможности-то почти не имеет ощутить себя россиянином, даже если этого и хочет. За пределами малой родины он «лицо кавказской национальности». Конечно, он может жить и работать в коренной России, однако без статуса и прав. Или должен иметь какие-то специальные административно-криминально-коммерческие возможности. И результат налицо.
Дедушки и бабушки сегодняшних молодых, пожалуй, еще могут найти общий язык. Их внуки и внучки — нет. Что они говорят другу где-нибудь в московских закоулках?
Разрыв с новым поколением кавказцев произошел, кого бы в этом ни винить. Вклад наших властей в эту неудачу, безусловно, велик. За всеми их метаниями, наивными рецептами и призывами к развитию северокавказской спортивной индустрии нет ничего, кроме растерянности. Но, справились бы с тем же самым какие-нибудь другие власти, большой вопрос.
Слишком уж противоречивы установки и российского общества, и кавказского. С одной стороны, некий отвлеченный Кавказ обязан быть частью России, с другой — тех конкретных кавказцев, которые есть, не хотят «принимать» в россияне. Да и встречного желания стать таковыми у большей части сегодняшней молодежи Кавказа нет. Не исключено, что это поколение потеряно для России безвозвратно. Если не будет найдено способа избежать потери следующего, это может привести не к разладу с северокавказцами, а к разводу с Северным Кавказом.
