Цивилизация
В последнее время правящая в России коррумпированная бюрократия взяла моду выносить на «всенародное обсуждение» некоторые свои инициативы. Таким образом на излете нулевых обсуждались новации в области охраны общественного порядка. А в год Зайца страна запрыгнула из 2010-го со «всенародным обсуждением» закона об образовании.
Принцип такого рода обсуждений прост: пишите письма, а мы все равно сделаем так, как задумали. В советские времена подобное «творчество масс» презрительно именовалось в бюрократических учреждениях «письма трудящихся».
Постсоветская имитация под стать другим институтам российской имитационной демократии — «парламента», «выборов», «свободной прессы», «частного предпринимательства». Но, возможно, творцы такого подхода действительно верят, что «всенародно обсужденные» законопроекты будут как-то лучше исполняться гражданами. Очень может быть, что ветер заносит на верхний этаж российской власти мысли о том, что готовая покрыть любые неправовые действия властей промокашка закона все больше теряет доверие людей в полном соответствии с пословицей «закон — что дышло: как повернул — так и вышло».
Между тем власти при каждом удобном случае ссылаются на то, что их действия имеют законные основания. Но суть дела даже не в том, соответствуют ли деяния в области посадки Ходорковского — Лебедева, задержаний оппозиционеров, лесных порубок, махания дубинками, повышения тарифов ЖКХ букве того или иного законодательного акта, а в другом. В том,
какое отношение имеют законы, принятые в условиях отсутствия честных, конкурентных выборов, к интересам граждан. Какие основания у людей, помимо принуждения, им следовать, их принимать? И что выше — интересы граждан или же наштампованные в «месте не для дискуссий» директивы авторитарных руководителей?
Вероятно, первичны интересы граждан. Им следует отдавать приоритет перед тем, что сегодня в нашем государстве называется словом «законы». Интересы могут по-разному проявляться — через выборы, на митингах, пассивным сопротивлением или согласием. А то, что людьми не принимается, не имеет отношения к праву, хотя бы и называлось словом «закон». Существенно именно право, которое неотделимо от гуманистической природы человека. Последнее принципиально: желание одной группы граждан другую группу убивать или преследовать к праву отношения не имеет.
Итак, решающее значение для современного общества имеют основанные на праве человеческие интересы, а вовсе не указания, как себя вести, не «закон», способный право оформлять, но также способный ему и противоречить.
Обратимся для рассмотрения сказанного выше к двум выдающимся произведениям киноискусства. Поразмышляем, не ставя точки над i, оставляя возможность всем желающим задуматься над проблемой.
Одна из сюжетных линий снятого в 1982 году Вадимом Абдрашитовым фильма «Остановился поезд» — противостояние местного сообщества, включая власти города, приехавшему следователю. Герой Олега Борисова, порядочный человек и настоящий профессионал, действует по закону и с формальной точки зрения прав. Но никому из жителей города (включая жену погибшего машиниста) такая правда не нужна. Они хотят, чтобы следователь со своим бесчеловечным законом, разрушающим сложившуюся в городе жизнь, убрался подобру-поздорову. Его расследование уже послужило косвенной причиной смерти одного из подозреваемых. Так зачем нужны новые жертвы? Во имя чего? Ведь погибшего машиниста не вернуть. У них своя правда: жизнь по закону невозможна, если действовать строго по правилам, работа железной дороги будет парализована. Да, конечно, изредка возможны трагические происшествия, но ничего не поделаешь, такова жизнь.
Фильм ставит важный вопрос: люди для закона или закон для людей? Что должно стоять на первом месте — вольность, неотделимая от опасностей, или же существование, основанное на боязни удара палкой? Что лучше — целостность микрокосмоса, несогласного с рациональными правилами, или же сами эти правила («палочки должны быть попендикулярны»)?
Эта линия заключает в себе две развилки, по которым пошла затем страна. Подход следователя — это андроповский курс на укрепление дисциплины, формальное соблюдение установленных правил и их ужесточение. Подход местного сообщества — горбачевская установка на творчество граждан, объективное умаление как формальных правил, так и, в особенности, карательных структур, следящих за их исполнением.
И та и другая дороги в прошлом. Они уже заросли травой, и по ним невозможно пройти вновь. Не существует ни того государства, ни того общества. Но осталась сама проблема…
Шесть лет спустя после «Остановился поезд» режиссер Алан Паркер снял фильм «Миссисипи в огне» (Mississippi Burning). Сюжет в чем-то похож. В небольшом южном городе в Соединенных Штатах в середине 60-х происходит убийство борцов за гражданские права. Два федеральных агента приезжают в город и проводят расследование. Часть людей, составляющих местное сообщество, — расисты. К ним относятся и местные полицейские. Но есть и другая сторона — люди, несогласные с тем, что происходит. Местное сообщество расколото. И закон, который олицетворяют два федеральных агента, играет здесь совсем другую роль. Он в интересах части граждан этого сообщества, и совсем немалой его части. Не менее важно, что этот закон согласен с правом, потому что он гуманистичен, отрицает расовое превосходство и насилие одних над другими.
Между прочим, федеральные агенты утверждают это право методами в том числе и незаконными. Но симпатии многих будут, пожалуй, на их стороне. Потому что цель их действий — правовой порядок, а не только слова о таковом. Цель, к слову, в фильме Алана Паркера средств не оправдывает. Они служат вынужденным ответом на зло. И поступить по-другому, обеспечив право, невозможно. Здесь нет выбора.
Вывод из сказанного для настоящего и будущего нашей страны принципиален.
Созидание правового строя возможно только в условиях открытого общества, основанного на свободном прояснении и последующем согласовании групповых и личных интересов.
В этом смысле свободные выборы лишь один из моментов бесконечной и бурной дискуссии, ведущейся среди институтов гражданского общества — экспертного сообщества и гражданских организаций, политических партий и бизнеса, средств массовой информации и граждан.
Дискуссии, обязательно связанной с обладанием властью, с перетеканием власти от одних к другим, с ее многоликостью. Власть здесь не только у тех, кто победил на выборах. И переходит она от одних к другим не только на выборах.
Правовой строй — это и есть выстраивание различных конфигураций интересов. Только затем они отражаются в правилах и результатах выборов. Что же заставляет проигравших эти правила принимать? Только наличие свободного дискуссионного порядка, связанного со свободой перехода власти и ее многоликостью. Это согласие неотделимо от динамической природы открытого общества. Последняя как раз и заключается в возможности будущих перемен. Только в таком обществе при одной важной оговорке, касающейся степени концентрации власти, закон находится в согласии с правом.
Если же такой предпосылки нет, если общество закостенело и вместо буйства красок жизни являет собой унылое собрание ритуалов, то закон в нем, хотя бы и «всенародно обсужденный», напоминает пугало, которому можно в случае угрозы оказать почтение, но с которым в другой ситуации ни один уважающий себя человек не будет считаться.
