После ярославского форума в российских СМИ неожиданно громко прозвучала тема, которая редко обсуждается за узкими рамками академического сообщества, – взаимосвязь между общественным богатством и политическим устройством. Произошло это, как водится в России, из-за интереса, проявленного в верхах:
выступая на форуме, Дмитрий Медведев заметил, что «бедность является одной из главных угроз демократии. Ведь очевидно, что бедный человек не может быть свободным».
Был даже упомянут американский социолог С. М. Липсет, который развивал подобные идеи в 60-х годах прошлого века.
Я не буду сейчас вдаваться в анализ того, зачем понадобилось ворошить эту тематику, явно относящуюся ко вчерашнему дню политической науки, и вбрасывать ее в актуальную политическую речь. Надо – так надо. Мне просто хотелось бы на основе фактов разобраться в том, как соотносятся общественное богатство и демократия в современном мире, и какие выводы для России из этого следуют.
Во времена Липсета взаимосвязь между общественным богатством и демократией была очевидной и прямолинейной. Мир демократии в основном сводился к Северной Америке и Западной Европе. Уже тогда были исключения, главным среди которых считалась Индия, но их было так мало, что на общую картину они почти не влияли. С тех пор мир изменился. Демократий стало гораздо больше. Авторитарных режимов почти не осталось в Латинской Америке и в Восточной Европе; перешли к демократии довольно многие азиатские и африканские страны. Появились, стало быть, новые данные, которые нужно проанализировать. Потому что мы имеем дело с вопросом, который отнюдь не является теоретическим.
Мы можем просто проанализировать данные и узнать, является ли богатство необходимой предпосылкой для демократии или дело обстоит как-то сложнее.
Проблема в том, что для этого нужно измерить общественное богатство и демократию. Это сложно – сам бы я не взялся – но вполне достижимо, потому что есть люди, которые специально этим занимаются. Более или менее общепринятая мера общественного богатства – это когда-то излюбленный российскими властями и официальными пропагандистами, а теперь подзабытый показатель, валовый внутренний продукт на душу населения. Показатель этот не идеален. Он отражает рыночную стоимость произведенных товаров и услуг и имеет лишь косвенное отношение к уровню благосостояния граждан, замазывая, в частности, неравномерность распределения материальных благ и многие важные аспекты качества жизни. Однако как мера общественного богатства он считается вполне удовлетворительным. Для своего анализа я буду использовать данные по ВВП за 2009 год, опубликованные Международным валютным фондом. МВФ не оценивает ВВП для Кубы, Северной Кореи и Сомали, поэтому из моего анализа эти страны выпадают.
Наиболее авторитетной мерой демократии считаются рейтинги, ежегодно публикуемые американской общественной организацией Freedom House. В России, однако, эта организация так долго использовалась в качестве пропагандистской пугалки, что мне не хочется тратить время на доказательства непредвзятости ее рейтингов. Более того, у них есть, на мой взгляд, один недостаток: будучи созданными на основе экспертных оценок, они слишком подвижны, зачастую следуют не столько за глубинными тенденциями, сколько за сиюминутной политической динамикой. Поэтому я буду использовать вторую по авторитетности шкалу демократии, базу данных «Полития IV». Она поддерживается группой американских ученых на основе объективных показателей. Я использую индикатор democ, который отражает присутствие в той или иной стране трех элементов: демократических институтов и процедур; институциональных ограничений на исполнительную власть; гражданских свобод. Принято считать, что страна является демократической, если значение democ превосходит 5. В «Политию IV» не входят страны с населением менее миллиона человек. Кроме того, не оценивается уровень демократии в странах, где фактически отсутствует национальная государственность, будь то вследствие отсутствия национально-государственного единства или иностранной оккупации. Поэтому не учтены: Афганистан, Босния и Герцеговина, Ирак и Кот-д'Ивуар. Уровни демократии оценены по состоянию на 2008 год с учетом поправок, внесенных в базу данных в 2009 году.
Всего в мой анализ были включены 154 страны, 93 демократии и 61 авторитарный режим. Россия, по данным «Политии IV», с 2007 года относится к числу последних.
Полагаю, это справедливо: в современной России нет ни ограничений на исполнительную власть, ни базовых гражданских свобод, да и демократические институты вроде выборов — довольно сомнительные. Но моя задача состоит сейчас не в том, чтобы оправдывать выбор составителей «Политии IV», а в том, чтобы разобраться в проблеме богатства и демократии.
В принципе, в науке есть общепринятый способ оценить взаимосвязь между двумя переменными: посчитать коэффициент корреляции Пирсона. Он составляет 0,35. Для тех, кто в вузе проходил элементарную статистику, это само по себе означает, что взаимосвязь есть, однако она очень слабая и непоследовательная. Для всех прочих использую более громоздкую, но и более наглядную процедуру. Все страны я разбил на 4 категории по уровню ВВП на душу населения. Взаимосвязь будет ясна из анализа этих категорий.
В первую категорию входят 35 стран с ВВП на душу населения, превосходящим $15000. Это, в общем-то, пресловутый «золотой миллиард»: здесь фигурируют США, Канада, Япония, вся Западная Европа, а также некоторые новые демократии (Словения, Чехия, Словакия, Южная Корея и Тайвань). В общей сложности, демократии составляют 29 из 35 стран в этой категории. Перечислю шесть авторитарных режимов. Пять из них – нефтедобывающие страны: Катар, Объединенные Арабские Эмираты, Кувейт, Бахрейн и Оман. Шестая – Сингапур.
Вторая категория – 32 страны с ВВП на душу населения от $5000 до $15000. Это та самая категория, в которую входит Россия. Демократии существуют в 24 из этих стран, которые в основном находятся в Латинской Америке (Чили, Уругвай, Бразилия, Мексика и др.) и в Восточной Европе (Венгрия, Польша, Хорватия и др.). Есть здесь и случаи азиатских (Малайзия, Турция) и африканских (ЮАР, Ботсвана) стран. В число авторитарных режимов входят, как и в предыдущей категории, в основном нефтедобытчики (Саудовская Аравия, Ливия, Венесуэла, Экваториальная Гвинея, Габон). Сюда же можно, как будто, отнести Россию и Казахстан. Единственная страна, в которой авторитаризм сочетается с отсутствием нефтедобычи, – это Белоруссия.
В третью категорию входят 48 стран с ВВП на душу населения от $1000 до $5000. В этой категории демократий меньше половины, всего 21. Их география весьма разнообразна, от сравнительно бедных латиноамериканских стран (таких как Перу и Гватемала) до сравнительно богатых африканских (Намибия). Здесь же можно найти и такие крупные азиатские демократии, как Индия и Индонезия. Авторитаризм в этой категории перестает быть резервацией для нефтедобывающих стран и тоже приобретает разнообразную географию: от Туниса до Таиланда. Здесь же – большинство центральноазиатских членов СНГ.
И, наконец, четвертая категория, с ВВП на душу населения менее $1000. Всего таких стран – 39. Однако доля демократий среди них – даже выше, чем в предыдущей категории, 19, то есть почти половина. Среди этих демократий (как и вообще в данной категории) много африканских стран: Сенегал, Бенин, Мали, Лесото, Мадагаскар. Авторитарные режимы более разнообразны. Африка представлена весьма обильно, но есть и представители других частей света – Лаос, Таджикистан, Бангладеш.
Теперь понятно, почему статистический показатель связи между богатством и демократией – такой слабый.
Да, демократия более вероятна в богатых странах, чем в бедных. Но при этом многие бедные страны в современном мире, почти половина из них, имеют демократические формы правления.
А у отсутствия демократии в богатых странах, как показывает анализ, есть одна причина. Это нефть. Из 14 авторитарных режимов с ВВП на душу населения более $5000 лишь два обходятся без нефтедобычи.
Тут я, конечно, далек от оригинальности. Общеизвестно, что нефть позволяет авторитарным правителям просто подкупать собственное население, обменивая высокий уровень благосостояния на отсутствие политических свобод. Именно в этом многие аналитики усматривают базовый механизм путинского авторитаризма, и я не стану с ними спорить.
Но если вдуматься, то Россия не очень похожа на своих авторитарных соседей по рейтингу ВВП. У нас тут не Кувейт, не Габон. С одной стороны, население России – достаточно многочисленное. На то, чтобы выкупить у него свободу, нефтяных денег могло хватить только после экономического краха, когда люди, как справедливо отметил Медведев, стали ассоциировать демократию с бедностью. Им ведь так сказал телевизор. Это была главная сказка о «лихих девяностых», созданная президентской администрацией и усердно распространявшаяся лояльными СМИ. Впрочем, напуганного человека вообще легко обмануть. Да еще и абсурдно высокие цены на нефть помогли.
В то же время российское население – образованное, с не совсем еще утраченными технологическими навыками, с современным образом жизни. По всем социальным параметрам Россия стоит близко вовсе не к Габону, а к совсем другим странам с сопоставимыми уровнями общественного богатства – Венгрии, Польше, Румынии, из стран БРИК – к Бразилии. Все эти страны – демократии. И думается мне, что из проделанного анализа вытекает следующий вывод.
Демократия не является исключительной принадлежностью богатого, индустриально развитого мира. Она может существовать в бедных странах. Несомненно, на фоне бедности она менее устойчива. Но не исключаю, что в условиях политической свободы даже в бедных странах экономика развивается быстрее, а значит, основа для демократии постепенно укрепляется. Россия, однако, не относится к числу беднейших стран. По уровню общественного богатства она принадлежит к той части мира, где авторитаризм в основном уже изжит. Он остается принадлежностью убогих средневековых автократий, на которые в 70-х годах вдруг свалилось несусветное богатство. И поэтому
я нахожу совершенно бессмысленными разговоры о том, что нашей стране нужно еще лет этак двадцать развиваться в режиме ручного управления, а потом уж и о настоящей демократии можно будет подумать.
Россия заслуживает демократии сейчас.