Цивилизация
А тогда, в августе двухтысячного, путинский режим себя как раз нашел.
Массам понадобилось десятилетие, чтобы прочувствовать, какую цену они платят за неписаный пакт с властями, заключенный именно в те «курские» недели.
«Безнадежно упавшая популярность». «Разрыв со всеми мыслящими людьми». «Король оказался голым». Такими и похожими были отзывы большинства знатоков и комментаторов, за вычетом, конечно, провластных, об атмосфере, образовавшейся вокруг первого лица после 12 августа 2000-го. И, казалось, они это не зря говорят.
Многодневные нелепые выдумки о судьбе подлодки, маскирующие неспособность организовать спасательные работы. Сочинский отпуск главы государства, прерванный только через пять дней после аварии. Промелькнувшая на экранах картинка с приехавшей туда погостить именно в эти дни толпой сановников, чьи купальные костюмы и беззаботные лица никоим образом не предвещали будущих рабских трудов на галерах. Неуместная улыбка и странная фраза, сразу же вошедшая в фольклор: «она утонула» — в интервью для CNN. Казалось, власть во главе с начинающим президентом и в самом деле забивает в собственные ворота один гол за другим.
В действительности все эти осечки и промашки только заслоняли главное. Власть стремительно извлекала уроки и училась работать. Уроки извлекала для себя, совершенствуя свой публичный образ. А работать училась с народом, верно уловив его тайные желания. Народ бесконечно устал от бед и кризисов 90-х. И почти так же сильно — от свар между магнатами, зеркалом которых стали поделенные между ними СМИ.
Ничего удивительного, что кампания по удушению этих СМИ после «Курска» обрела новый темп и новое дыхание. Ведь августовские разоблачения трепыхавшихся еще ОРТ и НТВ выглядели просто убийственно. Неожиданностью для знатоков стало не это, а чрезвычайно хладнокровная реакция народа на все эти удушения. Оказалось, народ утомился от убийственных разоблачений и совсем не рвется узнать, что же на самом деле случилось с «Курском».
Люди захотели получать только хорошие и веселые новости, которыми их с тех пор и начали бесперебойно снабжать. И это стало стержнем системы.
Владимир Путин и его круг именно тогда укрепились в своей вере, что страна любит тех и только тех, кого любят центральные телеканалы. И, соответственно, разлюбить может лишь тех, кого они невзлюбят. Миф, разумеется, и притом наивный. Однако он был почти правдой вплоть до самого недавнего времени. А десять лет — очень приличный срок службы для управленческой идеи, хотя бы и ложной.
Надолго прижилась еще одна идея, родственная упомянутой, — завинчивать гайки вслед за каждым очередным несчастьем. Именно так и делали затем после «Норд-оста» и после Беслана. Охотно продолжили бы и сейчас, да резьба сорвана.
И еще одна родившаяся тогда традиция — привязывать к катастрофе какое-нибудь заранее заготовленное диковинное политическое начинание. Осенью 2000-го, после «Курска», — советский гимн. Осенью 2004-го, после бесланских убийств, — отмену выборности губернаторов и депутатов в округах.
Каждое очередное несчастье использовалось для подхлестывания строительства вертикали.
И даже сейчас, в бедствиях этого лета, на фоне бессилия своего стопроцентно централизованного аппарата, начальствующие лица еще раз обещают какие-то «вертикальные» мероприятия, хотя никакой организационной начинки в них уже быть не может. Все вычерпано до дна.
«Посткурская» политика оказалась такой живучей, потому что кроме мифологии, исповедуемой первыми лицами, и тяги народной массы к душевному спокойствию она потрафляла еще и тяге класса управленцев к безответственности и безделью.
Официальное разбирательство, устроенное после этой катастрофы, стало первым в череде полурасследований, вроде бы и называющих непосредственную причину бедствия (взрыв торпеды на борту), но так толком и не объясняющих, из-за чего это произошло, что теперь необходимо сделать и кто понесет ответственность.
Никто ее и не понес. Главком ВМФ отработал на своем посту еще пять лет и был уволен по случаю совсем другого чрезвычайного происшествия, далеко не такого страшного, но политически более обидного. А командующий Северным флотом, неутомимый, хотя и безуспешный, изыскатель вражеской руки, якобы погубившей «Курск», только через полтора года переместился с прежней должности в уютное кресло Совета федерации.
С тех пор установилась традиция — после очередных бед и терактов устраивать за закрытыми дверями примерно такие же разборы полетов, уводящие от главных вопросов и освобождающие от ответа больших людей.
Удивляться ли, что торфяные и лесные пожары, охватившие Подмосковье восемь лет назад, не повлекли затем никаких предупредительных мер? Ведь не делать выводов из катастроф — важнейший принцип всей «посткурской» политики.
Что же до бездействия чиновников в те дни, когда катастрофа уже происходит, то попавший под раздачу отпускник Лужков – лишь один из тысяч и тысяч безответственных руководящих лиц в гражданском и в погонах, повально отбывших прохлаждаться, когда вокруг уже начинало полыхать, и вернувшихся назад далеко не в полном составе и неприлично поздно. Ведь десять лет только так и работали.
Однако нынешним летом выработанный после гибели «Курска» и многократно потом использованный набор начальственных ритуальных действий, заменяющих ему антикризисный менеджмент, дал осечку. С одной стороны,
разложение бюрократии дошло до такой точки, когда она уже не справляется даже с простейшими и стандартными задачами.
Но, главное, меняется запрос снизу. Массы когда-то сами расхотели слушать о чужих бедах, а потом их еще и настойчиво отучали задумываться над несчастьями, происходящими с другими людьми и в других местах. И вдруг несчастья посыпались миллионам и миллионам на собственные головы. От этого не отделаться казенными телеспектаклями.
Система, отработанная в дни преодоления кризиса вокруг гибели «Курска», все эти симуляции, имитации, хитрости и отвлекающие приемы, система, казалось, крепчавшая от одной катастрофы к другой, внезапно вышла на финишную прямую. Хотя что тут внезапного? Многие ли в двухтысячном верили, что обманывать себя и других удастся целых десять лет?
