Цивилизация
То, что где-то повторится Пикалевский сценарий, сомнений почти не было. Например, данные мониторинга трудовых протестов показывает, что в текущем году число трудовых протестов такое же, как в прошлом кризисном году, а вот напряженность протестов, т.е. доля протестов, связанных с остановками работы, выше, чем в прошлом. Это позволяло предположить, что инцидент произойдет в мае-июне, ведь предыдущие годы мы замечали в эти месяцы пик годовой активности протестов. И даже было понятно, кто осмелится на такой протест – не самые обездоленные, не самые бедные, а те, кому есть, что терять, кого возмущает не просто отобранная копейка, а попранная справедливость. Непонятно было только, где это будет, кто выйдет на открытый протест, и по какому поводу.
Место изменить нельзя
Место оказалось знакомым – Междуреченск. Повод оказался ужасным – гибель людей в шахте. Люди погибли не только по вине сил природы, но и от того, как организовано дело по добыче угля. Ведь мощная добывающая техника, выдающая миллионы тонн угля, трансформирующиеся в сотни миллионов долларов, сочетаются с организацией производства, оставшейся на уровне середины прошлого века.
Использование сдельной оплаты, ставит шахтеров перед выбором – заработок или безопасность.
Начальственное хамство отрицает саму возможность разговора об условиях найма и работы. Разрешается только соглашаться с тем, что тебе навязывают, а иначе, как не раз слышали шахтеры «Распадской» от своих хозяев: «Будете выступать, выгоним вас и привезем китайцев!».
У людей накопилась масса вопросов по поводу их работы и жизни, которые не находят ни ответа, ни разрешения. После аварии стало ясно, что для погибших эти проблемы останутся неразрешенными навсегда. Оставшимся в живых надо либо решать эти проблемы, либо ожидать своей очереди на гибель. Возмущение, усиленное трагедией вылилось сначала в несанкционированный митинг, а затем в перекрытие железной дороги и схватку с ОМОНом.
Cила и бессилие власти
Попытка подавления стала свидетельством бессилия властей. Словами и уговорами не удалось увести людей с рельсов.
Ни в 1989 году, во время шахтерской забастовки, ни в 1998 году во время «рельсовых войн» власти не решались на силовые варианты.
Конечно, и масштабы выступлений были другие, но отсутствие силового соприкосновения не позволяло соотнести возможности сторон в условиях силового противостояния. Сейчас это произошло. Несколько десятков «пьяных хулиганов», так называют официально тех, кто бросал камнями в ОМОН, сумели сначала противостоять и даже оттеснить милицию, при этом они нанесли милиционерам травмы и ранения различной степени тяжести. А что будет, если это будут не «хулиганы» и не несколько десятков?
Напряженный диалог шахтеров с властями и начальством 89-го и 98-го годов во многом был обусловлен тем, что стороны не знали, и даже не пробовали узнать, на что они способны в крайних обстоятельствах, поэтому вели переговоры. Похоже, в этом была определенная мудрость. Теперь появилось первое представление о том, на что способны стороны и, честно говоря, не хотелось бы узнать, на что способны горожане, сумей они преодолеть милицию, равно как и противно думать что начнется, если силовики сумеют подавить выступления шахтеров. Но чтобы этого не случилось, с обеих сторон нужны переговорщики, способные разрешать конфликты в условиях массовых выступлений. Сегодня таких людей явно не хватает.
И шахтеры, и начальники не умеют взаимодействовать в условиях конфликта, формулировать требования – нет опыта публичного обсуждения реальных и сложных проблем.
Посмотрите на выложенные в интернете ролики с митинга – как косноязычны работяги, не способные даже толком сформулировать, чем они недовольны! А на другом ролике столь же убого выглядит собственник шахты, по бумажке твердящий банальности о том, что надо больше работать и лучше учиться, тогда, дескать, и зарплата будет.
А чего стоят объяснения властей по поводу столкновения? Утверждают, что шахтеров среди смутьянов не было – а они были. Что все были пьяные – спору нет, пьяные были, но не все. Показывают «криминального авторитета», находящегося в федеральном розыске, организовавшего беспорядки, а потом появляется информация, что тот, кого показывали – не главарь и не в розыске и зовут его иначе, а тот, чье имя прозвучало, выглядит иначе, и он действительно шахтер, а не криминальный авторитет.
Когда журналисты молчат
И все это на фоне информационной блокады и замалчивания проблем в городе. Тележурналисты всех центральных каналов (кроме телеканала РЕН и междуреченского канала «Каскад»,), замалчивали митинги, перекрытия и столкновения в Междуреченске. В российский новостной эфир шли ролики о столкновениях в Бангкоке, а в сюжетах с Кузбасса тележурналисты говорили исключительно о восстановительных и спасательных работах после аварии на «Распадской».
Неоднократно наблюдая трудовые конфликты, я знаю, насколько внимательно работники, вовлеченные в конфликт, следят за тем, как освещаются их действия, как передаются их слова. Участие в открытом конфликте дается людям непросто. Они очень боятся – за себя, за своих близких, за тех, кто рядом. Боятся сделать что-то ошибочное, что приведет не к разрешению, а к ухудшению ситуации. Они идут на конфликт, потому что не видят другого выхода, но они очень хотят быть правильно понятыми, а любая неточность и фальшь чувствуется ими мгновенно и переживается очень остро. Настолько остро, что неточное сообщение может само по себе сыграть роль детонатора, и обострить ситуацию.
По первым дням междуреченского конфликта можно с уверенностью сказать: журналисты, пытаясь игнорировать конфликт, на самом деле плеснули порцию своего бензина в разгорающийся костер – кто-то соврал, кто-то смолчал, а кто-то считал, что митинги в Таиланде важнее, чем митинги в России.
Инцидент на переезде, как бы к нему ни относиться, имел решающее значение. Даже те, кто осуждал перекрытие дороги, отвечая на вопрос: «А заметили бы нас, если бы не было перекрытия дороги и схватки с ОМОНОм?» - давали однозначный ответ: «Нет!» К сожалению, не митинг, который за счет самоорганизации его участников был взят под контроль, а бесконтрольное выступление придали протесту междуреченцев столь большое значение. Механизмы внимания к проблемам шахтеров включились только после угрозы дестабилизации.
Шанс на диалог
Но почему ситуация так быстро перескочила на последнюю стадию конфликта, приняла форму гражданского неповиновения, минуя переговоры с начальством на предприятии, с властями города, минуя голодовки и прочие формы демонстрации своих проблем? Видимо, наученные опытом предыдущих лет, люди понимали, что все это бесполезно, поэтому стали использовать то, что точно сработает. Правда, 28 человек за это поплатились, попав под уголовную статью. А еще несколько десятков получили удары дубинками. Но ведь сработало! Появились результаты! Руководство шахты привлечено к ответственности, обещано сохранение среднего заработка на период восстановления шахты – а это немалые деньги. Наконец, неслыханное дело – премьер-министр предложил изменить соотношение доли тарифа до 70% об общей суммы зарплаты. Вроде неплохо.
Но дело в другом: эти, в общем-то, очевидные меры предприняты только после инцидента на переезде. До столкновения говорилось только о том, что делается для семей погибших. Это, безусловно, нужно, но это оставляло в стороне проблемы живых, косвенно признавая, что раз в их положении ничего не меняется, то значит у них ситуация нормальная. Но люди с этим не согласились.
В Междуреченске началась самоорганизация людей. Они начали объединяться еще на митинге. Уже там нашлись те, кто постарался отправить домой пришедших в подпитии с поминок, пытался «догоняться» пивом и чем покрепче прямо на митинге. Они остановили попытку ворваться во Дворец культуры. Потом, когда наиболее агрессивная часть переместилась к мэрии, и даже главе города пришлось выслушивать угрозы, то противостояние стало нешуточным. Но люди, которые не организовывали митинг, не несли ответственности за него действовали так, как будто это их работа – успокаивали, объясняли, урезонивали.
Именно там, после митинга на площади, перед мэрией сложилась Инициативная группа жителей города. Они не смогли предотвратить перекрытие дороги, но они взяли на себя работу по организации диалога с властями и собственниками.
Они начали выслушивать людей с предприятий и просто тех, кто пошел к ним со своими бедами. Они с поразительным терпением повторяли многочисленным журналистам одно и то же. Разрешали сидеть вместе с собой в кабинете, который им выделили, подробно рассказывали о своих контактах с мэрией. В общем, они выполняют работу по сбору информации от людей и предприятий, пытаясь оттранслировать ее властям и, одновременно, играют роль пресс-центра.
К Инициативной группе отношение в городе неоднозначное. Многие им не доверяют, считают карьеристами, «засланными казачками», соглашателями. В местных интернет-форумах членам группы уже перемыли все кости. Но, что бы ни говорили об этих людям, сейчас никто кроме них в открытом режиме не работает с проблемами горожан и не выполняет функции открытого пресс-центра. Именно они подняли перед властями вопрос о неточности информации о человеке, названном организатором беспорядков. Они выслушивают проблемы отдельных людей и стараются им как-то помочь. Например, они выходили на начальство и пытались урегулировать проблему вдовы одного из погибших, супруги официально были в разводе, но, тем не менее, жили вместе.
Именно Инициативная группа пытается организовать встречу профсоюзов города, готовит встречу горожан и работников с собственниками «Распадской». Пока рано говорить, какую роль сыграет эта группа, очевидно, только, что ею выполняются нужные и полезные функции. Возможно, они станут ширмой, громоотводом, что власти используют их для создания видимости социального диалога. Но,
сам факт существования Инициативной группы – шанс начать гражданский диалог.
Состоится он или нет – зависит и от самой группы, и от властей, и от тех, кто их окружает.
Чтобы снова не рвануло
Руководство угольной отрасли всегда славилось своей жесткостью, а руководство «Распадской» считалось жестким даже среди угольщиков. Неудивительно, что профсоюз там занимает подчиненную позицию – другой просто не выжил бы. «Попробуйте в этих условиях добейтесь большего!» - говорят они. Можно упрекнуть профлидеров в том, что они в этом конфликте никак не участвовали. Но профсоюз шахты в это время организовывал похороны. Массовая организация похорон, поминок, организации учета родственников для получения последующих выплат – это непростая задача. Как мне сказал один из шахтеров: «Они там похоронный конвейер организуют». Правда,
в условиях междуреченского смятения и неразберихи профсоюз успешно вбросил одну идею, которая пока выглядит самой радикальной – это переход на систему оплаты, при которой 70% заработка приходится на тарифную часть. То, что профсоюз не смог включить в свое Тарифное соглашение, он смог провести, как меру, позволяющую увеличить безопасность.
Инициативная группа и профсоюз пытаются действовать, исходя из открывающихся для них возможностей и своего взгляда на ситуацию. А есть еще городское интернет-сообщество, которое активно влияет на ситуацию. Разные люди, разными способами пытаются что-то сделать. Но при этом участники, вовлеченные в этот процесс, почему-то отрицают способность друг друга делать что-то полезное, не пробуя скоординировать свои усилия и соединить свои возможности.
Междуреченский конфликт еще не завершился. В него оказались вовлеченными разные силы – власти, собственники, шахтеры, горожане, профсоюзы. События в Междуреченске вызвали колоссальный резонанс – митинги поддержки шахтеров прошли в десятках городов. Но пытаясь разобраться в том, кто какую роль играет в этой ситуации, становится понятно, что одни считают к аварии и конфликту привели нерешенные социальные проблемы, которые надо решать. Другие наоборот, считают это природной, в лучшем случае, техногенной катастрофой. Для них последовавший конфликт может быть чем угодно – попыткой «деструктивных сил» заработать авторитет на беде, заговором внешних и других «темных» сил, но только не поводом изменить сложившиеся отношения.
Стихийные протесты всегда ужасны по своим проявлениям и последствиям. Они страшны не только властям, но и всем нормальным людям, даже самим участника бунта.
Вырвавшаяся энергия междуреченского конфликта показала, что общество имеет силы и идеи, позволяющие ему меняться.
Среди людей по-прежнему есть ответственность, и инициативность. Важно, чтобы появившиеся импульсы не пропали, чтобы зародилось сотрудничество тех, кто занимает разные позиции. Если этого не произойдет – тогда нужно ждать, что где-то опять рванет.
Автор — ведущий специалист социально-экономических программ Центра социально-трудовых прав.
