Цивилизация
Начну с примера почти безобидного. Гордость страны, единственный в России скоростной поезд «Сапсан» опять забуксовал на полпути. Как и в прошлые разы, все обошлось, пострадавших нет. Просто за четыре месяца его эксплуатации такое случается едва ли не каждую неделю.
То с колесами что-то не так, то слишком холодно, то местные жители камнями закидают, ну а на этот раз причина, если не выдумывают, еще умилительнее — банальный брак: оборвался контактный провод, в котором обнаружилась раковина. В результате,
как повествует пресс-релиз транспортного департамента МВД, «посыпались искры и поезд резко остановился». Представьте себе восторг пассажиров в этом резко остановившемся поезде. Они-то приготовились к худшему.
И это вам не ванкуверское фиаско, наоборот, «Сапсан» — это своего рода success story, одно из удачнейших государственных начинаний XXI века. Ведь скоростные поезда все-таки доходят до цели и сплошь и рядом даже укладываются в расписание. В ближайшее время «Сапсаны» полетят чуть не по всем главным нашим направлениям.
Со всеми, можно думать, запрограммированными рисками и несуразицами. По нашим кое-как приспособленным для них железным дорогам, совершенно не похожим на те, к которым они приучены в родной для себя Европе. Мимо местных обитателей, которым высокоскоростное движение портит нервы и ломает привычную жизнь.
Что это сильнее всего напоминает, когда стараются выжать как можно больше, потратить как можно меньше и когда действуют в отрыве от всего окружающего — от возможностей среды, от интересов людей? Советские гигантские проекты, всякие там ГЭСы и турксибы? Отчасти да. Но гораздо сильнее чувствуется сходство с вещами, совсем не такими давними.
В последнее время я как-то полюбил Московский проспект (бывший проспект Сталина) — крупнейший в Петербурге памятник сталинской градостроительной мысли. Его тянули через весь город, собираясь на окраине возвести новый административный центр. Возвести не успели, но и то, что успели, завораживает своей варварской гармонией.
Раньше она возмущала, а теперь вызывает что-то близкое к ностальгии, стоит посмотреть, во что превращается этот проспект сейчас. На каждом свободном пятачке новые дома-муравейники. Началось в 90-х, и к сегодняшнему дню дело уже почти сделано. Жуткой тоталитарной регулярности и осмысленности больше не видно.
Победила уплотнительная застройка: алчность, уродства, неудобства — и никаких идей, ни плохих, ни хороших.
Но разве сочинское олимпийское строительство — это не один гигантский уплотнительный объект? Все приметы те же самые, только размер другой, и с пиаром не поспоришь. Коммерсанты 90-х выросли в государственных людей, но творческий кругозор и рабочие приемы остались те же.
Корни сегодняшних начальственных сверхпроектов там, в 90-х. Поэтому ничего толком и не выходит. Советский режим устраивался навсегда, и это придавало его начинаниям, преступным и непреступным, этакую основательность.
Например, в середине 30-х было решено, что в больших городах дети должны получить среднее образование, и за три-четыре года в Москве построили почти 400 средних школ, а в Ленинграде — свыше 200, и там, и там больше, чем за все предыдущие века. И это оказались настоящие, не потемкинские школы, и дети там получали отмеченное печатью деспотизма, но при этом по-своему добротное образование.
Это была стратегического и даже исторического масштаба задача, которую тогда поставили и гигантским усилием решили. Сравним это с образовательными кувырканиями последних десяти лет. Хоть что-нибудь сделали? Хоть что-нибудь решили? Даже воскресить сталинизм не сумели, хоть и пробовали, не то чтобы построить взамен осмысленную и современную систему обучения.
При старом режиме были шарашки с рабским трудом. Там проектировали ракеты, предшественницы «Булавы». С той разницей, что эти ракеты летали. А тут уже двенадцать лет возни, десятикратный (по неофициальным подсчетам) перерасход бюджета, и на выходе бракованная ракета.
Приятно думать, что рабского труда больше нет (или хоть почти нет). Но нет больше и способности добиваться чего-нибудь, хоть на миллиметр возвышающегося над распилом денег и показухой. По крайней мере, в больших государственных проектах.
В шарашках все было из-под палки, все бесплатно и все нацелено на результат. Сейчас у нас вместо этого Сколково — полная противоположность шарашкам по всем трем вышеперечисленным пунктам.
Главное не результат, а участие. Участие Суркова и Вексельберга. Участие Алферова и еще пары-тройки нобелиатов-мигрантов, которые, конечно, не замедлят осенить своими славными именами юный инноград. Рынок услуг иностранных нобелевских лауреатов такой же, как и любой другой рынок. Поднимите расценки — «и вот вы уже торгуетесь, ваше величество», как говорилось в старом анекдоте. А о практической отдаче можно не хлопотать, об этом пусть болит голова у следующих поколений.
Официальные гигантоманские проекты наших дней — это мутация коммерческих начинаний «окаянных 90-х». Да еще и не всякой тогдашней коммерции, а самых худших и предосудительных ее проявлений. Оттого эти затеи и лопаются одна за другой. Что поделаешь, наследственность.
