Цивилизация
Довольно расплывчатое заявление президентского помощника Аркадия Дворковича о том, что «пришло время сменить политику» в социальной, в частности пенсионной, сфере, вызвало буквально шквал протестов. «От станка на кладбище», — название газетной статьи довольно точно выражает понимание публикой смысла объявленной Дворковичем пенсионной реформы.
Вообще-то главный экономический эксперт президента такую реформу даже не объявлял. Он лишь дал понять, что это будет сделано, что планы реформ коснутся не только повышения пенсионного возраста, но еще медицины и образования, и что к этим новациям «люди готовы, нам просто нужно аккуратно относиться к этим вопросам, объяснять, как все это нужно делать». И, видимо, в качестве образчика предстоящих объяснений прозвучала фраза: «Нужно делать акцент на увеличение продолжительности качественной жизни, когда в 60 и 70 лет человек является не обузой обществу, а созидателем».
Намерение сначала «объяснять» и только потом «делать», разумеется, весьма похвально, но вот насчет того, что люди готовы благожелательно выслушать эти объяснения, Дворкович серьезно ошибся.
Бурная и неприязненная реакция вызвана, возможно, тем, что его слова – это уже не первый «сигнал сверху» по данному поводу. В январе о том, что «нам придется обсуждать границы пенсионного возраста», говорил Сергей Шаталов, второй человек в Минфине. И вот теперь заявление ведущего экономиста Кремля, сделанное на конференции в Высшей школе экономики, на традиционной площадке для полуофициального обнародования финансовых и социальных новшеств, которые готовят власти. Рассуждая формально,
проблема действительно назрела. Получатели пенсий всех категорий составляют уже около 30% населения России, и эта доля уверенно растет (в Германии, например, эта доля меньше 20%).
Критики планов повышения пенсионного возраста ссылаются на низкую продолжительность жизни у нас (для российских мужчин она около 60 лет). Но этот позорный показатель отображает невероятно высокую смертность не столько в раннепенсионных, сколько в младших и средних возрастах, что само по себе усугубляет трудности с финансированием пенсий, поскольку доля мужчин трудоспособного возраста у нас резко понижена.
Из-за наличия у нас множества профессиональных категорий, получающих пенсионные права досрочно, реальный средний возраст выхода на пенсию составляет у нас около 52 лет для женщин и 56 лет для мужчин.
В этом году, несмотря на кризисное падение государственных доходов, пенсии довольно резко увеличиваются. Политическую задачу этого мероприятия выдает шумная рекламная кампания, подчеркивающая, что эта акция задумана и исполнена лично премьером Путиным вопреки возражениям финансовых ведомств. Так или иначе, но в 2010 году предполагается выплатить пенсий на 4 с лишним триллиона рублей. Это примерно 10% ВВП, что немало для страны российского уровня развития.
Для этого Пенсионный фонд получит (в добавление к собственным поступлениям) гигантский трансферт из федерального бюджета по принятому в конце 2009 года закону – 2,5 трлн рублей, т. е. больше четверти всех федеральных бюджетных расходов. Эта субсидия покроет примерно 60% всех пенсионных трат, отодвинув на второй план официальный их источник – страховые взносы, они же бывший ЕСН.
Причем планируемое со следующего года резкое увеличение страховых взносов, взимаемых с предприятий и направляемых в Пенсионный фонд (с 20% до 26% от фондов зарплат), при всей своей непопулярности лишь ненадолго и незначительно ослабит пенсионные трудности. Намечаемый на 2011 год трансферт из федерального бюджета все равно огромен – 2,15 трлн рублей, и это на фоне торжественных обещаний сокращать бюджетный дефицит путем общего сжатия расходов.
Дальнейший рост бюджетного субсидирования Пенсионного фонда поэтому невозможен. Точнее, возможен, но только путем радикального сокращения военных и смежных с ними расходов. Довольно трудно вообразить обстоятельства, при которых власти на это пошли бы.
При этом осуществляемый сейчас рост пенсий поднимает коэффициент замещения (отношение средней пенсии к средней зарплате) с откровенно неприличных 23% в прошлом году до весьма скромных 30% (в упомянутой уже Германии этот коэффициент 65%).
Все это, вместе взятое, приводит к мысли, что продолжающееся старение населения, помноженное на кризисное оскудение казны, заставляет либо год за годом откатываться обратно к мизерным коэффициентам замещения, либо сокращать количество получателей пенсий путем прямого или косвенного повышения пенсионного возраста. Тем более что пенсионный возраст готовятся поднять во многих странах мира, от Германии до Эстонии. Таково, видимо, требование времени.
Но эти соображения, хорошо укладывающиеся в рамки формальной логики, ждет крайне недружественный прием в массах. И вовсе не только по причине эгоизма, но и потому, что с логикой реальной нашей жизни они не очень ладят.
Начать с того, что получатель пенсии и человек, не работающий по возрасту, – это у нас не одно и то же.
По официальным данным, почти 30% (по неофициальным, не меньше 40%) пенсионеров продолжают работать. Реальный «выход на пенсию», т. е. прекращение трудовой деятельности, у нас и так происходит в среднем где-то вблизи 65 лет.
Работающие пенсионеры соглашаются на низкие заработки в государственном секторе и «черной» части частного именно потому, что вместе с пенсиями они обеспечивают им сносный жизненный уровень. Повышение пенсионного возраста сразу же откроет эту замаскированную пока проблему. Нет ни малейших признаков, что у властей есть какие-то идеи насчет ее решения.
Что же касается бюджетных трансфертов Пенсионному фонду, то главным источником пополнения федерального бюджета были и остаются нефтегазовые доходы. На практике эти трансферты – единственный для старшего поколения способ прямого участия в фантастических нефтеприбылях государства и близких к нему корпораций. В представлении людей о справедливости такое участие подразумевается как нечто обязательное: даже не зная в точности путей его реализации, люди определяют, есть оно или нет, именно по росту пенсий. Бесспорно, нефтезависимость во всех ее проявлениях – это социальная болезнь. Но нашему ли руководству отучать от нее народ?
И, наконец, главное. Доверие к добросовестности спускаемых сверху реформ. Точнее, полное отсутствие этого доверия.
Прозвучавшее из уст Аркадия Дворковича обещание создать для шестидесятилетних взамен пенсий некую «качественную» и «созидательную» жизнь противоречит всему тому, что наши люди привыкли получать от властей.
Если отжать пиар, то много ли за жирные годы сделано для поднятия качества жизни? Для уменьшения смертности? Для благоустройства городов и сел? И – применительно к пенсионной системе – для создания ясной, устойчивой и справедливой системы обеспечения людей, потерявших трудоспособность по возрасту или болезни?
«Пенсионные реформы» происходят у нас уже ежегодно. Правила начисления пенсий все более замысловаты, но в результате все равно выходит уравниловка. Очередные начальственные затеи, вроде «софинансирования пенсий», оказываются ненадежными и невыгодными для людей, и после шумного старта тихо проваливаются.
Инстинкт подсказывает рядовому россиянину, что подъем пенсионного возраста, под каким передовым соусом он бы ни был подан, на деле выльется в то, что власти просто свалят с себя обременительные обязанности, не взяв взамен никаких других. И непохоже, что этот инстинкт его обманывает. Поэтому, каким бы актуальным ни было изменение пенсионного возраста, власти сумеют убедить народ в его необходимости только после того, как сами овладеют искусством «качественно» и «созидательно» действовать.
