Цивилизация
Многие обратили внимание, что смерть в тюрьме тридцатисемилетнего подследственного Сергея Магнитского почти точно совпала с беседой в Горках президента с министром юстиции о том, как улучшить систему наказаний, «с одной стороны, делая ее более адекватной сегодняшнему дню, а с другой стороны, сохраняя в ней, конечно, репрессивное начало. Потому что цель уголовно-исполнительной системы – наказывать, а не гладить. Но наказание должно быть современным, а не средневековым».
Что касается Сергея Магнитского, то наказание, которое его постигло – смерть – самое суровое из всех возможных. А точнее, даже из невозможных, потому что Конституционный суд как раз на днях окончательно решил, что смертной казни в России не будет.
Впрочем, к «естественной» смерти в заключении это вроде бы не относится. Как не должно было относиться к тому, что произошло с Магнитским, само слово «наказание». Потому что наказывают виновных, а он был невиновен.
Юрист инвестфонда Hermitage Capital Managment почти год провел за решеткой в постоянно и вряд ли случайно ухудшавшихся условиях, не будучи еще приговорен судом ни к какой мере наказания. Вменявшиеся ему налоговые злоупотребления – это лишь версия следствия. А версия инвестфонда – Магнитский был арестован для выжимания из него «нужных» признаний, а также в порядке мести за разоблачения коррупции в госструктурах. В любом случае,
многомесячное, а то и многолетнее содержание подследственных (т. е. по закону невиновных) людей в наших тюрьмах, что фактически является не просто наказанием, а пыткой, — совершенно обыденная практика.
Широкое внимание к этому возникает лишь в делах резонансных, таких как юкосовское, арест замминистра финансов Сторчака или генерала Бульбова. Резонансным стало и дело Магнитского – не только из-за своего трагического исхода, но и потому, что стало темой международного скандала.
Но длительные досудебные тюремные сроки отбывают и тысячи рядовых людей – те, например, кто заранее определен в виновные по каким-то делам, но не признается, или неудачливые участники коммерческих споров, с которыми эти споры решено продолжить другими средствами.
Формально правозаконная, а по существу средневековая, откровенно инквизиционная процедура таких арестов должна бы, казалось, первой привлечь к себе внимание тех, кто рассуждает о модернизации нашей карательной системы.
Тут даже и нормативная база готова. Существуют ведь — теоретически — домашние аресты. А с нынешнего лета разрешено применять электронные браслеты, которые позволяют контролировать перемещения человека, не отправляя его за решетку. Но за отсутствием браслетов эта мера не применяется, хотя какой, казалось бы, удачный повод начать развитие отечественных высоких технологий хотя бы на этом участке.
Не откликается высшая власть и на обращения бывших и действующих сотрудников правоохранительных структур, которые повествуют о фальсификации дел, обвинительном уклоне, работе на отчетность и о действиях карательной системы в роли инструмента разрешения споров хозяйствующих субъектов.
Интернет-воззвание майора Дымовского породило целую эпидемию похожих обращений, на которые ведомственное начальство отвечает лишь гневными опровержениями и публикацией целых чемоданов встречного компромата на разоблачителей. Даже если допустить, что именно начальство во всех случаях право на все сто процентов, картина разложения правоохранительной системы становится от этих подробностей лишь более яркой. Впрочем,
президент и премьер, которым адресованы почти все разоблачительные воззвания снизу, почему-то молчат. А если и говорят, то не о тех, кто по службе обязан исполнять действующие нормы, но с этим не справляется или вообще делает что-то совсем другое. Говорят лишь о том, что вместо некоторых нынешних норм пора записать на бумаге другие, более современные.
Дмитрий Медведев озабочен тем, что «у нас 900 тысяч человек сидит в тюрьмах и отбывает наказание в исправительно-трудовых колониях», и хочет, чтобы заключение к осужденным применялось реже, а чаще – исправительные работы и штрафы.
Спору нет, мысль гуманная и очень назревшая. Но можно добавить, что похожие мысли высказывались и даже реализовывались нашими руководящими лицами уже не раз. «В настоящее время в исправительно-трудовых лагерях, тюрьмах и колониях содержатся 2526402 человека заключенных…, среди которых имеется значительная часть осужденных, не представляющих серьезной опасности для общества… Предлагается принять указ об амнистии… Одновременно признается необходимым заменить уголовную ответственность за менее опасные преступления мерами административного и дисциплинарного порядка…»
Это из докладной записки министра внутренних дел СССР, написанной 56 лет назад, которая инициировала знаменитую амнистию 1953 года. После нее в заключении остались полтора миллиона человек, что, с учетом разницы в населении тогдашнего Советского Союза и нынешней России, как раз и соответствует девятистам тысячам сегодняшних российских заключенных.
Можно, конечно, выходить из средневековья осмотрительно и без спешки, делая один шаг в полвека. Но стоит помнить, что средневековыми у нас являются не столько прописанные в законах наказания, сколько способы работы тех структур, которые эти наказания определяют и применяют.
