Цивилизация
Соблазн согласиться с конспирологами неодолим: сюжет с выборами в Дербенте на самом деле кажется написанным чьей-то умелой рукой. Но не для вечной дестабилизации страны и отдельно взятой ее республики, а словно в стремлении поставить жирную точку в давнем споре о том, что же на самом деле происходит в Дагестане. И на всем Северном Кавказе. Да и в стране всеобщей стабильности в целом.
Хотя с точки зрения дагестанской обыденности, ничего такого уж экстраординарного не произошло. Выборы в Дагестане и до Дербента оборачивались чрезвычайной ситуацией, так что интрига, скорее, не в наполнении сюжета, а в его географии.
Случись такое где-нибудь в Хасавюрте или, скажем, в Буйнакском районе, можно было бы просто отметить некоторое обогащение дежурной фронтовой хроники, в жанре которой страна последние годы привычно воспринимает Дагестан.
Хасавюрт, дагестанский феномен города, в котором криминальная вертикаль успешно сложилась задолго до появления властной, был еще и городом, прифронтовым с Чечней, и этот оттенок, не будучи решающим, тем не менее разнообразил местную криминально-политическую гамму. К тому же свой вклад в местную лихорадочность вносила проблема чеченцев-акинцев, при Сталине депортированных и, естественно, не нашедших для себя места после возвращения. Проблема акинцев стала проблемой лакцев, когда-то переселенных на земли изгнанных вайнахов, дальше по цепочке, потому что в Дагестане по-другому быть не может, в связи с чем должны были подтвердиться догадки о безнадежности Дагестана, неспособного совместить в мире и радости свои четыре десятка народов.
Еще в дагестанской географии был Буйнакский район, когда-то знаменитый существованием в нем Карамахи и Чабанмахи, которых больше нет, а синдром остался, чтобы развиваться дальше. Почти исчерпывающим объяснением всех дагестанских неурядиц была комбинация двух факторов. Дагестан, с его нерешенными национальными проблемами, становится удобной и пристрелянной мишенью для разного рода международно-исламских авантюристов и просто местных бандитов. То есть министра внутренних дел Адильгирея Магомедтагирова, несомненно, убили бандиты, имевшие на него многолетний зуб за его успехи в борьбе с терроризмом и ваххабизмом. Никому другому, кроме ваххабитов, не нужно было убивать одного за другим министров информации и национальной политики Дагестана.
О том, что во всех этих историях интересы бандитов странным, но вполне естественным образом совпадали с устремлениями отдельных дагестанских чиновников, говорилось, но глухо, в качестве версий, естественно, конспирологических и экзотических.
И тут – Дербент. Который из этого предметного ряда вызывающе выпадает. То есть криминал, как ему положено, имеется, но без чего бы то ни было по-дагестански нарочитого. О политических волнениях со времен тихого угасания лезгинского «Садвала» не слышно, и, несмотря на близость объявленных тлетворными границ с Грузией и Азербайджаном, международные террористы Дербент и его окрестности особенно не донимали. В общем, обычный город. Но уже почти полгода в нем постоянно что-то взрывают, расстреливают, как везде на Северном Кавказе, милиционеров, и из всего богатства наработанных версий не срабатывает ни одна.
Раньше так удобно было считать, что в Дагестане естественным образом сложилось национальное разделение труда. Аварцы, как гласил апокриф, занимались нефтью (аварец Гаджи Махачев, кстати, руководил «Дагнефтью»), даргинцы – шерстью (нынешний мэр Махачкалы и один из «сильных людей» Дагестана Саид Амиров начинал заготовителем шерсти), лакцы – рыбой (ею на уровне республиканских комитетов руководил один из главных лакцев и братьев Хачилаевых), лезгины – вином. Потом каждое национальное движение, зачастую повторявшее контуры коммерческих структур, вроде той же «Дагнефти», обзавелось своими «национальными» штурмовиками, но и здесь глобализация местного масштаба быстро сделала эти бригады вполне интернациональными. А
власть в Махачкале продолжала объяснять Москве, что национальный баланс – дело чрезвычайно тонкое, особенно там, где рядом Чечня и международные лазутчики, ползущие из-за неприкрытых границ.
Терпение Москвы, как известно, исчерпалось — на «национальные особенности» пришлось закрыть глаза и главу республики, в соответствии с новыми веяниями, назначать. И правильно: национальный баланс не пострадал и обещанной угрозой Кремлю не стал. Беда подкралась с другой стороны. Всего одна каденция назначенного Муху Алиева показала: борьба за то, чтобы быть внесенным в заветный список кандидатов в лидеры республики, ничуть не менее беспощадна.
За несколько месяцев до выборов в Дербенте на пробежке расстреливают руководителя отдела по расследованию особо важных дел следственного управления СКП РФ по Дагестану Сейфудина Казиахмедова – брата дербентского мэра Феликса Казиахмедова. О дербентских выборах никто не говорит – речь о ставках более серьезных: начинается страда назначения (или, как надеется Муху Алиев и его команда, переназначения) главы республики. Но ведь и
сами дербентские выборы не стоили бы такого внимания сами по себе. Реальная власть в городе мэром как минимум делится с серьезным бизнесом, в частности с директорами дербентских предприятий вроде коньячного завода. Речь о властной команде, мини-вертикали Дагестана, с которой придется вступать в самый главный бой.
И проиграть выборы мэра врагу номер один, бывшему прокурору республики (имеющему, как положено, портфель, набитый интересными бумагами) Имаму Яралиеву, служащему главой Сулейман-Стальского района – не то чтобы проиграть на старте, но точно потерять на короткой дистанции пару секунд – и это крах. Оба заклятых соискателя – лезгины, опять ничего не спишешь на национальные распри. Просто один лезгин – свой, другой – враг, и это формула национального согласия времен стабильности. И, стало быть, враг должен быть повержен – любой ценой. Ставки таковы, что в маленьком городке играют гиганты и два внушительных административных ресурса.
А что делать – и той стороне, и другой?
Строгая, доведенная в Дагестане до логического абсолюта геометрия вертикали просто не оставляет места уже самой незначительной, самой псевдодемократической лирике вроде хоть каких-то, даже на манер московских, выборов.
Это тот случай, который раньше существовал только в умозрительных конструкциях аналитиков: выстроенная сверху вертикаль, доходя до низа, становится абсолютно неуправляемой и непредсказуемой. Модель, воплощенная в реальность, превосходит самые смелые ожидания, потому что управляемости нет, а логика неумолима. Участки не открываются, выборы проходят как в дурном сне, но внизу хорошо знают, что волнует тех, кто наверху: незыблемость и стабильность.
Это на сегодняшний день самое выразительное продолжение формулы-контракта, скрепляющей вертикаль: всевластие на местах за лояльность верхушке. Конструкция, которая была рассчитана на полную безвоздушность, рано или поздно разгерметизируется. И то, что наверху выглядит незыблемым, все тревожнее вибрирует по пути вниз, обернувшись в Дербенте настоящим смерчем, с чем и остается мириться. Явку на закрытые участки официально решено считать 50-процентной. И ни слова о ваххабитах.
