Цивилизация
Многие люди – и я один из них – склонны считать, что официально публикуемые результаты российских выборов (скажем, недавних выборов Московской городской думы) не соответствуют реальной структуре политических предпочтений. Предполагается, что и в процессе голосования, и при подсчете голосов происходят нарушения, искажающие волю избирателей. Можно привести факты, свидетельствующие о таких нарушениях, и можно эти факты оспаривать. Но речь сейчас не об этом. Речь о том, как минимизировать возможность фальсификаций на выборах, то есть свести их до уровня, когда на официальных итогах голосования они почти не сказываются. Сразу договоримся о том, что
полностью исключить фальсификации невозможно: в каких-то объемах они всегда были, есть и будут. Но объемы могут варьироваться от сравнительно безобидных «бонусов» в полтора--два процента той или иной партии – до полного беспредела, когда протоколы избирательных комиссий не имеют вообще ничего общего с содержимым урн для голосования.
Возможности такого беспредела надо бы свести к нулю.
Самый простой (и, увы, самый неэффективный) способ исходит из видения фальсификаций на выборах как технической проблемы. С этой точки зрения результаты выборов подделывают по той причине, что их легко подделать. А было бы сложно – не подделывали бы. Поэтому надо вооружиться прозрачными урнами против вброса, видеокамерами на участке против многократного голосования по открепительным и искусственного завышения явки, комплексами автоматической обработки бюллетеней против нарушений при подсчете голосов – и все будет в порядке. В принципе, хорошо бы. Но не сработает. По той простой причине, что на каждого человека, который изобретает техническое средство предотвращения фальсификаций, найдется другой человек, который придумает, как это средство обойти. И этот второй человек будет не только изобретательным, но и располагающим всеми возможностями для использования своего изобретения. Исход схватки между техникой и человеческим интеллектом в данном случае предрешен.
Несколько более эффективным способом следует признать общественное наблюдение за выборами, то есть наблюдение, осуществляемое неполитическими, некоммерческими общественными организациями. Сейчас оно запрещено на федеральных выборах, да и на подавляющем большинстве региональных. И это, конечно, плохо. Но нужно понимать, что любое наблюдение – в том числе и общественное – будет эффективным лишь в том случае, если наблюдатели присутствуют на большинстве избирательных участков (а их около ста тысяч). И не только в городах, но и в самых отдаленных уголках нашей обширной страны. Общественных организаций, которые располагали бы достаточными ресурсами для реализации столь масштабного предприятия, в России никогда не было. И, принимая во внимание плачевное состояние гражданского общества, ожидать их появления не стоит. Не нужно также надеяться на то, что общественное наблюдение в России оплатят зарубежные спонсоры. За рубежом хватает своих проблем.
Самым эффективным из всех не слишком эффективных решений я бы признал реформу системы избирательных комиссий.
Сейчас она устроена так. Формально на самом верху этой системы находится Центральная избирательная комиссия, возглавляемая человеком, главным вкладом которого в российскую историю обречен стать афоризм «Путин всегда прав». О независимости ЦИК от федеральной исполнительной власти могут всерьез говорить, полагаю, лишь люди изумительной наивности. Соответственно, региональные избирательные комиссии зависят от региональных властей. И так сверху донизу. Кажется, что проще: принять такой закон, который эту зависимость радикально сократил бы – и конец фальсификациям на выборах.
Принять такой закон, несомненно, нужно. Но проблема сложнее, чем кажется. Дело в том, что подконтрольность избирательных комиссий – продукт не только патологического стремления российских властей контролировать все и вся, но и вполне объективных обстоятельств. Выборы – чрезвычайно широкомасштабное и дорогостоящее мероприятие, требующее средств, которые в полном объеме – при любом политическом режиме – будут концентрироваться в руках действующей власти. В условиях демократии неоднородность самой власти, наличие в ней внутреннего контрольного механизма, то есть оппозиции, служит гарантией против использования этого стратегического преимущества в корыстных целях. Если реальной оппозиции нет, то механизм сдерживания отсутствует. А значит, избирательные комиссии – каким бы способом они ни формировались – обречены проводить политическую волю властей. У них просто нет ресурсов для противостояния этой воле. Надо помнить, что
в основе системы находятся участковые избирательные комиссии, в которых работают многие десятки тысяч учителей и прочих достойных представителей бюджетной сферы. Этим людям противостояние диктату властей, прямо скажем, не по зубам. А других кадров для низового уровня избирательных комиссий нет и не будет.
Но мы уже подошли к единственно возможному действенному рецепту. Давайте рассуждать так. Если фальсификации на выборах происходят, то это кому-то нужно. Банально. Но это значит, что устранить фальсификации можно будет при наличии такого участника избирательного процесса, которому фальсификации не только не нужны, но и прямо противоречат его интересам, и которому по силам с ними бороться. Такой участник избирательного процесса, собственно, и называется оппозицией.
Можно возразить, что в России есть оппозиционные партии. Да, партии есть. Полдюжины. Поименно перечислять не буду. Правящими эти партии, несомненно, не являются (как, впрочем, и «Единая Россия»). Являются ли оппозиционными? Вообще говоря, оппозиционность определяют по-разному. Ее внешними признаками могут служить идеологические противоречия с действующей властью, расхождения по отдельным политическим вопросам, даже эксцентричность лидера. Но в основе понятия оппозиционности лежат не эти признаки, а автономия от власти, способность к самостоятельному политическому действию. Вот этой-то способности российские политические партии в основном лишены. И происходит это отнюдь не в силу какого-то сверхъестественного конформизма партийных лидеров, а в силу особых условий, в которые они поставлены российским законодательством о партиях и выборах.
Примечательные особенности этого законодательства состоят, как известно, в том, что (1) новую партию создать невозможно, а существующую ликвидировать – довольно легко; (2) зарегистрироваться для участия в выборах чрезвычайно трудно, а снятие с выборов – простая до элегантности процедура, связанная в основном с деятельностью экспертов-почерковедов.
Российские партии, фигурально выражаясь, живут с пистолетом у виска, и стреляет этот пистолет без осечек. Из более 40 партий, существовавших в 2004 году, ныне осталась лишь «великолепная семерка».
Но за выживание им приходится платить независимостью. Запрещено многое: включать в партийные списки людей, не угодных властям; поднимать в ходе избирательных кампаний острые, реально волнующие людей вопросы; публично критиковать действующих чиновников.
Эти жалкие условия накладывают на российские партии свою печать. Единственный шанс для человека с пистолетом у виска (если он, конечно, не мастер кун-фу, но такого о российских партиях точно не скажешь) – это попытаться договориться с супостатом. Вот они и договариваются, кто как может. Последствия образуют замкнутый круг. С одной стороны, российские граждане – для которых договорной характер российской политики отнюдь не является секретом – отказывают им в доверии, справедливо подозревая, что ради выживания эти партии могут пожертвовать своими целями. С другой стороны, сами партии, обоснованно не веря в возможность расширения своего влияния, сводят свои цели к тому, чтобы выторговать у власти маленькие, но приятные подарки вроде двух-трех мест в региональном законодательном собрании. Избирательные кампании превращаются в унылые спектакли с заранее расписанными ролями. А это еще больше подрывает общественное доверие к партиям.
Одним из следствий фиктивного характера российской партийной системы и является то, что в стране нет сил, способных противостоять фальсификациям на выборах.
Закон, лишая права на наблюдение общественные организации, оставляет его исключительно за партиями и кандидатами. Фактически, однако, наблюдение осуществляется в настолько скромных масштабах, что не может зафиксировать даже вопиющие и очевидные для большинства граждан нарушения. Во-первых, организационная немощь партий достигла уровня, когда они просто не способны обеспечить наблюдение. Во-вторых, не очень-то и нужно. Лучше договариваться. А в-третьих, после выборов о фальсификациях может что-нибудь прокричать даже Жириновский, но реальные попытки противостоять им чреваты последствиями. Опасно. Президентская администрация карает за гораздо меньшие провинности.
Рецепты борьбы с фальсификациями, перечисленные в начале этой статьи, сами по себе – правильные. Но сработать они могут только в сочетании с фундаментальным решением, и такое решение – только одно: восстановление конституционного права граждан на создание политических объединений. Попросту говоря, покуда в России не будет реальных участников выборов, не будет и выборов как таковых.
Часто спрашивают, а что было бы, если бы результаты выборов не фальсифицировались? Тоже побеждала бы «Единая Россия»? Не знаю. Возможно. Факт состоит в том, что фальсификации являются естественным компонентом системы, основанной на политической монополии, но имитирующей демократию. Поэтому сам вопрос – по своей логической структуре – подобен вопросу о том, кто бы выиграл в футбол, Россия или Германия, если бы у каждого игрока было по мячу, а бегать по полю они могли только задом наперед. Наверное, все равно Германия. А может, и Россия. Это в любом случае была бы другая игра.
Есть масса желающих порассуждать о том, какие ужасы ждут страну в случае восстановления реальной многопартийности. У меня есть что возразить, но оставлю до следующего раза. Для начала надо понять, что без отмены нынешних ограничений на свободу политических ассоциаций фальсификации на выборах никуда не денутся, а будут только прогрессировать. Административная машина, специализирующаяся на изготовлении результатов выборов, в большинстве регионов запущена совсем недавно, в 2007–2008 годах, и еще даже не вышла на полную мощность. Об этом свидетельствуют сравнительно низкие официальные показатели явки на октябрьские выборы. Но это временные трудности. Опыт регионов, где подобные машины были созданы еще в 90-х (вроде Татарии) свидетельствует о том, что на следующем этапе проблема явки будет решена.
Я не знаю, сложится ли в России ситуация, в которой фальсификации на выборах послужат катализатором массового недовольства и стимулом к отказу от авторитаризма, как это произошло во многих странах. Зато я твердо знаю, что когда это произойдет, то
изживать наследие славного путинского десятилетия придется годами. Увы, к легкой жизни привыкают легко, а отвыкают с трудом, и еще долго в регионах будут оставаться островки политической монополии – ведь и возникли они задолго до Путина.
Вот тут-то и понадобятся и прозрачные урны, и общественные наблюдатели, и независимые избирательные комиссии. Но все-таки первым шагом, без которого все эти потенциально полезные учреждения особой пользы не принесут, должно быть восстановление права граждан на создание политических объединений, а значит, и права политических объединений действовать свободно.
Автор- директор Межрегиональной электоральной сети поддержки
