Цивилизация
Оценить результаты войны с Грузией, на первый взгляд, совсем не сложно. Надо просто сравнить их с теми задачами, которые ставились накануне ее начала. Но в том-то и дело, что цели, которые тогда хотело достичь российское руководство, по большей части не из тех, что произносятся вслух.
Официально и тогда и теперь эта война преподносится как спонтанный и даже вынужденный акт, продиктованный необходимостью спасти жителей Южной Осетии (они же граждане РФ), а также российских военных-миротворцев.
Перенос боевых операций на территорию собственно Грузии и последующее признание Южной Осетии и Абхазии в качестве независимых государств в эту схему вписываются уже с трудом, приоткрывая намерения более широкие.
Как то: преподать урок внешнему миру и особенно Америке – пусть видят, что с Москвой шутки плохи; приструнить СНГ, показав, что с работы можно уволить не только губернаторов, но и проштрафившихся президентов сопредельных стран; и последнее по счету, но не по важности – сплотить собственных граждан в едином порыве энтузиазма, а также презрения ко всей совокупности внешних врагов.
В части, касающейся чувств народа, эти задачи на короткое время были решены, и
даже сейчас подавляющее большинство россиян (71% против 11%) считают, что «Россия поступила правильно, приняв участие в этом вооруженном конфликте» (опрос фонда «Общественное мнение»).
Но сегодня это одобрение окрашено уже не столько энтузиазмом, сколько фатализмом. Отвечая на вопрос Левада-центра «Пошло ли на пользу России признание независимости Абхазии и Южной Осетии?», лишь 29% говорят: «Пошло на пользу» (в августе 2008-го таких было 40%). В то время как 40% сегодня выбирают ответ: «Не принесло ни пользы, ни вреда» (в прошлом году таких было 28%), а 15% опрошенных, как и в прошлом году, полагают, что «пошло во вред».
Пятидневная война, скажем мягко, не укрепила российский престиж на Западе. При всем разнообразии оттенков мнений внутри себя ни Евросоюз, ни Соединенные Штаты не согласились перенести «доктрину Брежнева» в XXI век и признать соседние с Россией земли сферой влияния Москвы.
Наивные расчеты на раскол внутри Европы и на поворот линии Вашингтона после смены там президента не оправдались. Да и не могли оправдаться. Чтобы великие экономические и военные державы отказались от своих базовых интересов, нужно предъявить им гораздо больше силы и решимости, чем имеется в распоряжении официальной Москвы. Она предъявила им, скорее, свои намерения. И эти намерения запечатлелись у них в умах куда более глубоко, чем они показывают.
Но даже и сделанных ими жестов оказалось достаточно, чтобы проект, деликатно называемый «десуверенизацией Грузии», так и остался проектом, а Саакашвили, в котором наши руководящие лица искренне, а пропаганда — повинуясь служебному долгу, видят злодея сказочных масштабов, по-прежнему сидел в президентском кресле. В качестве компенсации за это как раз и состоялось признание государственного статуса отпавших от Грузии анклавов. Но
это решение тут же сделалось ловушкой для российской внешней политики, заставив ее вести унизительную и безнадежную кампанию за то, чтобы их признал еще хоть кто-нибудь.
Рядовые российские граждане за год это прочувствовали, хотя и не в полной мере. В прошлом году, по данным ФОМ, признание Абхазии и Южной Осетии «многими странами» прогнозировали 23% опрошенных, малым числом стран – 33%, никем – 7%, а 37% опрошенных затруднялись ответить. Сейчас затрудняющихся стало 44%, не верящих в признание – 10%, в то время как признание Абхазии и ЮО многими странами продолжают ждать 16%, а немногими – 30%.
Попытки вовлечь в число этих немногих хотя бы Минск сделали уламывание Лукашенко чуть ли не главной темой российско-белорусских отношений. Результат получился обратный, и это тоже понятно.
После пятидневной войны не только Союзное государство с Белоруссией, но и прочие эфемерные постсоветские структуры перестали существовать даже виртуально.
Лишь в уполовиненном составе удается теперь собрать лидеров СНГ, не работает ЕврАзЭС, почти фантастичен Таможенный союз, распадается, не успев возникнуть, ОДКБ, на которую Москва в последнее время делала главную ставку. Протесты ташкентского союзника против размещения союзного российского батальона в союзной Киргизии и уклонение союзной Белоруссии от председательства в ОДКБ обнажают весь абсурд этого «анти-НАТО», члены которого боятся главного своего партнера больше, чем потенциальных врагов.
Отказ России от принципа уважения территориальной целостности перепугал все постсоветские государства независимо от их режимов. За прошедший год почти все они предприняли какие-то страховочные действия, ища гарантий для себя на Западе, на Востоке или и там, и там, и, видимо, этот процесс необратим.
Общий поворот нашего руководства к еще большему изоляционизму и ультраконсерватизму после этой войны был вполне очевиден, но его на самом взлете прервало вовлечение нашей страны в глобальный экономический кризис, в любом случае неизбежное, но кавказской войной приближенное и отчасти усугубленное. Из-за кризиса, который многое собою заслонил, внутренние последствия кавказских событий сегодня не так заметны, как внешние.
Россия приросла двумя маленькими автономными провинциями, одна из которых, Абхазия, действительно хотела и хочет оформиться как отдельное государство, хотя теперь эта мечта от нее дальше, чем прежде; а другое, Южная Осетия под руководством Эдуарда Кокойты, ориентируется, скорее, на опыт кадыровской Чечни с ее внутренней бесконтрольностью и жизнью на дань, получаемую из Москвы.
Надо сказать, что средний россиянин уже более или менее отдает себе в этом отчет. По данным ФОМ, 32% опрошенных считают Южную Осетию частью России, 31% затрудняется обозначить ее статус, 29% видят в ней самостоятельное государство и 8% продолжают считать ее частью Грузии. При этом, по опросу Левада-центра, официального приема ЮО в состав России – сразу или со временем — желает 41% опрошенных (год назад – 46%), а сомневаются в целесообразности этого или просто не хотят 45% (год назад – 37%).
Первая в истории война между Россией и бывшей союзной республикой не была ни самой крупной, ни самой кровопролитной из тех, что за два последних десятка лет прокатились по постсоветскому пространству. Обе чеченские кампании или армяно-азербайджанская война за Карабах были масштабнее. Но
последствия пятидневной войны больше, чем она сама. Она продемонстрировала Москве (а попутно и Тбилиси, и Сухуми, и Цхинвали), насколько велик разрыв между желаниями и возможностями, между кабинетными прогнозами и подлинными результатами.
То, что игра будет безвыигрышной для всех участников, не только для побежденных, но и для победителей, можно было догадаться заранее. Догадаться не смогли или не захотели. Хватит ли полученных уроков, чтобы не повторять пройденное? Сводки, приходящие с Кавказа, говорят, что может и не хватить.
