Цивилизация
Констатация болезненно-алармистского характера базовых социальных запросов важна для понимания истинной природы знаменитого путинского рейтинга.
Социологические исследования показывали, что уже к концу первого президентского срока большинство избирателей не испытывали восторгов и не питали иллюзий относительно конкретных результатов путинского правления.
Рассмотрим «баланс» массовых оценок достижений и неудач Владимира Путина, составленный по данным опроса «Левада-центра» в марте 2004 года.
Показательно, что наибольшие достижения и положительный баланс оценок связаны с повышением уровня жизни и выросшим на этой основе оптимизмом. По всем остальным внутренним российским проблемам баланс достижений/неудач отрицательный. Причем наиболее негативно оценивались результаты борьбы с преступностью и коррупцией.
Неудивительно, что явка на президентских выборах 2004 года, даже по официальным данным, была ниже, чем в 2000 году, и наиболее заметно она снизилась среди людей старше 40 лет. При этом электорат Путина в 2004-м стал более «женским»: 40% мужчин и 60% женщин. Ю. А. Левада отметил такой примечательный факт: в 2000 году 35% голосовавших за Путина отметили, что на их решение повлияли действия кандидата в последнее время. А в 2004-м, когда о действиях В. Путина избиратели знали несравненно больше, чем четыре года назад, их указывали реже (21%), зато чаще (53%) стали ссылаться на то, что у страны «нет другого выбора». «В целом накануне выборов 49 процентов опрошенных сочли, что их надежды, связанные с приходом к власти В. Путина, оправдались (по мнению 9 процентов – «определенно», 40 процентов – «скорее оправдались»), 32 процента считают, что эти надежды не оправдались (категоричны здесь тоже 9 процентов); у 14 процентов таких надежд «не было и нет». Соотношение вариантов составляет, таким образом, 49:46» (1). Теперь вспомним жесткость административного «обеспечения» перевыборов Путина на второй президентский срок, которая в 2004 году многим казалась иррациональной. Думаю, что в свете приведенных данных и тогдашняя, и последующие мобилизации административного ресурса становятся более понятными.
На протяжении всего путинского правления социологи фиксировали кричащее несоответствие между высоким рейтингом одобрения главы государства и весьма критическими оценками правящей команды и органов власти, которые формировались ни кем иным, как главой государства (2).
Например, оценивая «людей, находящихся сейчас у власти», большинство респондентов (53%) выбирали ответ «это люди, озабоченные только своим материальным и карьерным благополучием», и лишь 13% полагали, что «это хорошая команда политиков, ведущая страну правильным курсом». «Несмотря на общую социально-политическую стабильность, – отмечал в 2005 году Л. Г. Бызов, — только 17,1%, то есть глубокое меньшинство, признает справедливость и эффективность нынешнего социально-политического строя» (3).
Если россияне столь критично оценивали социальный и административный контекст путинского правления, то чем же объяснить массовую (снижавшуюся, качественно ухудшавшуюся, но все же преобладавшую) поддержку президента Путина? «Царистские иллюзии» предлагаю оставить историкам, подвижникам спиритизма и спикерам ТВ-проекта «Имя Россия». Что до социологов, то у них любимым объяснением стала метафора «президент надежды». Это объяснение неплохо смотрелось до середины второго президентского срока, далее же
придется признавать «президента надежды» титулом, передаваемым по наследству. Что ж, в таком превращении как раз и проявляется суть дела: В. В. Путин был, а Д. А. Медведев стал «президентом надежды» вовсе не в субъективном, а в объективном смысле.
Не в том дело, что Путин до последнего дня своих президентских полномочий подавал большие надежды, а Медведев стал подавать столь же большие надежды со дня своей инаугурации. Это ж россияне так крепко надеялись и надеются на то, что година тяжких испытаний минула, что обретенное хотя бы и относительное благополучие не растает, закрепится на земле нашей. Российское население все 2000-е годы очень остро ощущало ненадежность, зыбкость вожделенной стабилизации (4). А гарантом столь шаткой стабильности, нового – пусть худого, да хоть такого – социального контракта выступал президент Путин.
Еще два слова о царистских иллюзиях. Они уходят в прошлое. В рассматриваемый же период новейшей отечественной истории последним оплотом царистских иллюзий выступал Кремль. А российское общественное мнение неизменно их развеивало – и в 1990-е, и в 2000-е. Так, в середине второго срока полномочий второго президента из Кремля в страну стали поступать дозированные утечки о рассмотрении вариантов пролонгации пребывания В. Путина у власти, а обратно в Кремль пошли неутешительные для царистских иллюзий социологические данные. Россияне были дружно (81%) против отмены всенародных выборов президента и перехода к его избранию парламентом. Более половины (67%) выступали против перехода к «парламентской республике», где бы реальным главой государства стал премьер-министр (Путин, а то кто же? – как говорят братья наши:«нэма дурнiв»,), а также против отмены статьи Конституции, ограничивающей время пребывания президента у власти двумя сроками подряд (54%). Негативно оценивалась и такая идея, как передача власти В. Путиным своему преемнику, чтобы через один избирательный цикл снова вернуться к власти (49% – против, 29% – за) (5). Впрочем, не будем выходить за хронологические границы нашего очерка.
По-моему, никакой «путинизации» массового сознания не было, но если и случилась такая большая любовь, то она не сопровождалась угасанием у россиян демократических рефлексов. Глубоко заблуждается тот, кто думает, что все годы второго президентства «путинское большинство» только и делало, что тупо голосовало за президента и «Единую Россию». Не нужно умалять той большой работы, которую пришлось вести президентской администрации. Ведь мало было принять «правильный» закон о партиях и ввести заградительно-разрешительный порядок их регистрации. Приходилось на каждый электоральный цикл готовить новое комплексное меню, предлагаемое избирателям. Перекупать и разваливать чужие проекты («Либеральная Россия» Б. Березовского с С. Юшенковым, В. Похмелкиным и Ю. Нисневичем; Партия пенсионеров В. Гартунга; Демократическая партия М. Касьянова; Республиканская партия В. Рыжкова и В. Лысенко). Постоянно надувать и вовремя сдувать, учить крякать, ловить и топить отвязавшихся подсадных уток («Родина», «Гражданская сила», «Справедливая Россия»). Отслеживать и прореживать все партийные списки. А поскольку порча политической монеты в государственном масштабе неизбежно ведет к обвальной политической инфляции, то после всего этого PR-баловства все равно приходилось править явку и результат старыми дедовскими способами. Чем дальше, тем больше. Поэтому
во второй пятилетке XXI века показатели явки и «правильного» голосования в некоторых наших «республиках» и по-настоящему медвежьих областях достигли наконец советского уровня.
Это же не ВПК, не АПК и не ВВП – технологии простые, кадры остались.
Следует обратить внимание на то, что во время путинского правления происходило постепенное расширение общественного запроса на демократию. В то время как власть всемерно ограждала россиян от таких «чуждых нам» явлений, как публичная критика власти в СМИ и политическая оппозиция, эти самые явления окончательно закрепились в российском общественном мнении в качестве социальной нормы.
По данным «Левада-центра», в 2000 году больше половины россиян считали, что «критика власти в СМИ идет сейчас на пользу положению в стране» (56%), а противоположной точки зрения придерживалось немногим более четверти (27%). В 2004-м удельный вес позитивных оценок критики власти в СМИ вырос до 65%, а доля лиц, придерживающихся противоположной позиции, сократилась до 21%.
В 2000 году соотношение между сторонниками и противниками необходимости политической оппозиции составляло 47% на 29%. А в октябре 2004-го уже 66% респондентов согласились с утверждением, что в России нужны общественные движения, партии, находящиеся в оппозиции президенту и могущие оказывать серьезное влияние на жизнь страны. Противоположного мнения придерживались 21% респондентов.
По мнению А. Ю. Зудина, который одним из первых обратил внимание на указанные тенденции, произошел также перелом в отношении россиян к многопартийности. Если в 1990-е росло массовое отторжение партийного плюрализма и возвращались симпатии к однопартийной системе, то в 2000-е заметно выросла привлекательность системы из двух или трех политических партий. Устойчивый рост предпочтений «укрупненной многопартийности» сочетался со снижением общественной привлекательности однопартийной системы: с 43% в 1999 году до 34% в 2004-м (6). Отметим также, что
общественное мнение отрицательно и скептически отнеслось к отмене прямых выборов глав регионов и переходу к полностью пропорциональной избирательной системе, связанному с отказом от выборов «своих» депутатов по территориальным округам (7).
Отрицательное отношение к пропорциональной системе А. Ю. Зудин считает «парадоксальным», ибо общественное мнение «не замечает», что речь идет об институциональном закреплении многопартийности. Думаю, что, наоборот, парадоксальна здесь премудрость политолога. Ведь использование Кремлем пропорционалки – далеко не институционализация многопартийности, что хорошо понимают большинство избирателей – и «модернизированных», и «ретроориентированных». Подобная «институционализация» будет способствовать закреплению принципа политического плюрализма куда менее чем опыт относительно свободных выборов по смешанной избирательной системе. Вообще-то актуальность для общественного сознания россиян нормы многопартийности обусловлена пока не столько позитивным, сколько негативным политическим опытом – с КПСС и «Единой Россией» – то есть принцип политического плюрализма приходит нам в голову «от противного». Что ж, примерно так этот принцип и пришел в массовое сознание. Теперь – и в наше.
1. Левада Ю. «Свобода от выбора?» // Общая тетрадь. Вестник Московской школы политических исследований. 2004. № 2 (29). С. 27.
2. См. напр.: Петухов В. «Президент Путин и проблема-2008» // Апология. № 6 (6). 2005.
Левада Ю. «Свобода от выбора?». С. 31.
3. Бызов Л. «Потребитель стабильности» // Апология. № 8 (8). 2005. С. 34.
4. Так, 70% россиян считали вполне вероятным резкое снижение уровня жизни вплоть до голода значительной части населения. См.: Петухов В. «Президент Путин и проблема-2008». С. 173.
5. См. там же. С. 170.
6. Зудин А. Ю. «Консервативная демократия». Политическая реформа и общественные ожидания // Итоги двадцатилетия реформ. С. 93.
7. По данным ФОМ, порядок фактического назначения проигрывал прямым выборам губернаторов по показателям обеспечения «честности, порядочности» (23% против 36%), «самостоятельности» (21% против 41%) и особенно «понимания интересов избирателей» (15% против 47%). Что же касается пропорциональной системы, то её поддержка питается из «ретроориентированных» сегментов в общественном мнении, которые не принимают идеал многопартийности и сохраняют приверженность однопартийной модели советского образца. И, наоборот, наибольшее неприятие пропорциональной системы исходит из наиболее «модернизированных» секторов массового сознания. См. там же.
Часть II. Продолжение следует.
См. также «Есть ли в России спрос на модернизацию. Часть I».
