Цивилизация
В новейшей истории Чечне неоднократно приходилось существовать в параллельных, не пересекающихся измерениях. Согласно Конституции РФ, принятой на референдуме в декабре 1993 года, Чеченская Республика являлась неотъемлемой частью России. В реальности в том же 1993 году Чечня проигнорировала и сам референдум, и выборы в общероссийский парламент. Спустя три года сам Кремль согласится на «отложенный статус» республики, косвенно признав, таким образом, де-факто независимость Чеченской Республики Ичкерия (не делая при этом ни единой поправки к основному закону страны).
28 мая 1996 года во время своего блиц-визита в Чечню тогдашний президент Борис Ельцин обратился к российским военнослужащим со словами: «Война окончилась, вы победили, победа за вами, вы победили мятежный дудаевский режим». Спустя всего лишь 3 месяца побежденные мятежники возьмут под контроль Грозный и вынудят Москву подписать Хасавюртовские соглашения.
В сентябре 1999 года сроки «контртеррористической операции» в Чечне определялись федеральной властью в два месяца, хотя формальная отмена режима КТО произошла только 16 апреля 2009 года.
Впрочем, до официального решения российского Национального антитеррористического комитета (НАК) «контртеррористическая операция» уже объявлялась завершенной. И не кем-нибудь, а самим президентом страны. Еще 31 января 2006 года на своей большой кремлевской пресс-конференции Владимир Путин ответственно заявлял: «Я думаю, что вполне можно говорить об окончании контртеррористической операции — при понимании того, что правоохранительные органы Чечни практически берут на себя основную ответственность за состояние правоохранительной сферы. В Чечне созданы все органы государственной власти, я уже об этом говорил, и вы хорошо об этом знаете». Однако после данного многообещающего заявления решение об отмене КТО не было оформлено юридически.
Краткий экскурс в недавнюю историю Чечни позволяет понять обусловленность нынешнего «раздвоения» социально-политической реальности в этой северокавказской республике. С одной стороны, КТО уже не существует, Чечня объявлена едва ли не образцом стабильности даже не в регионе, а в России в целом. С другой, буквально через несколько дней после «исторического решения» НАК из Итум-Калинского и Веденского районов республики стали поступать сообщения о столкновениях между силовиками и боевиками. 15 мая 2009 года у здания МВД Чечни произошел первый после отмены КТО теракт, который осуществил террорист-смертник. В тот же день в горной Чечне началось очередное «специальное мероприятие» против незаконных вооруженных формирований. Однако все эти мероприятия уже не попадают под определение КТО. Более того, их не называют антитеррористическими мероприятиями. Согласно заявлениям официального Грозного (а Москва по традиции предпочитает отмалчиваться), в Чечне ведется борьба с «бандами» или «бандитскими группами», то есть с людьми, не имеющими никакой иной мотивации, кроме криминальной. В результате ситуация представляется до крайности запутанной. Теракты и диверсии, военные столкновения в республике имеют место. Их интенсивность не является низкой, хотя масштаб и не сопоставим с началом 2000-х. Вместе с тем, согласно официальной версии, уровень безопасности в Чечне неизмеримо вырос.
Однако разгадать этот ребус не так уж сложно, если взять за основу принципиально важный тезис.
Введение (равно как и отмена) режима КТО является не политически или социально мотивированным решением, а продуктом PR.
Сам концепт КТО для Чечни не опирается на правовое или историко-политологическое понимание того, что реально происходит на Кавказе. Он не предполагает ответы на вопросы: «Какая идеология лежит в основе сопротивления российской власти? Какие политические силы внутри Чечни и за ее пределами поддерживают теракты и диверсии? Какое действительное отношение к различным экстремальным формам протеста у населения республики? И самое главное – почему террористическая активность, как одна из разновидностей радикального протеста, воспроизводится уже после того, как всему миру были показаны трупы Басаева, Гелаева, Хаттаба Халилова и других террористов рангом поменьше?»
Напомним, что сам отмененный недавно указ о введении режима КТО не разъяснял таких ключевых позиций, как технология ее ведения, принципы территориального распространения, возможности для применения вооруженных сил (а не только внутренних войск). И в сентябрьском указе 1999 года, и в федеральном законе «О противодействии терроризму» не были четко разграничены такие понятия, как теракт, диверсия, партизанская война, криминальная активность.
Ни в 1999–2000 годах, ни позже российская власть не уяснила себе четко, в чем суть терроризма как политической практики. Вместо этого нам долгие годы предлагали версии о «борьбе с бандитами» и даже «бандподпольем», отождествляя при этом криминальные акции с политически мотивированным насилием.
Следовательно, пытаться ответить на вопрос, изменила ли что-то отмена режима КТО в Чечне, значит браться за дело не слишком продуктивное. Наверное, был бы прямой смысл анализировать такие изменения (или отсутствие таковых), если бы перед нами была четкая политико-правовая программа (пусть и авторитарная по своей направленности), а не набор пропагандистских клише, произносимых вне всякой логики политического процесса для получения популярности. Ведь и обещания завершить операцию в течение двух месяцев, и тезис о ее окончании в 2006 году, и решение НАК о ее полной отмене в апреле 2009 года делались не для того, чтобы кто-то потом их анализировал. А потому не следует удивляться «раздвоению реальности» в Чечне (и на всем Северном Кавказе), когда действительность не слишком совпадает с официальными реляциями.
По-иному и быть не может, если политическая физиономия противника четко не идентифицирована. Пресловутая борьба с «бандитами» не предполагает понимания того, кто использует терроризм против власти и общества, националист-сепаратист или сторонник «радикального ислама». Между тем, такая идентификация невозможна, если идеологические приоритеты берут верх над пониманием действительности. Как следствие, при всей условности аналогий,
нынешняя «антитеррористическая философия» российской власти напоминает «антикризисную философию» КПСС в период советского полураспада. На третий день погромов в Сумгаите некоторые особо продвинутые члены Политбюро предлагали создать «интернациональные рабочие дружины» по борьбе с экстремистами.
Откуда такая вопиющая неадекватность? А все оттуда же – из-за святой уверенности, что в Советском Союзе не может быть межэтнических проблем. Сегодня федеральная власть уверилась сама и пытается уверить всех нас в том, что террористы – это никчемные бандиты, агония которых близка. Между тем,
история всех успешных антитеррористических кампаний доказывала: террористы отступают только тогда, когда битыми оказываются те политические силы, которые применяют методы террора. Но битыми они должны быть не в смысле их перемещения в общественные туалеты известного типа, а разгромленными идеологически.
Терроризм не сможет быть эффективным, если политические силы, использующие его как инструмент, будут лишены моральной легитимности. Ни одна самая военно-полицейская операция не сможет перебороть силу, имеющую поддержку у населения. Тактически может (как в случае с действительно эффективными операциями НКВД и армии на Западной Украине и в Прибалтике), но стратегически – нет, чему свидетельство трагедия распада СССР в 1991 году.
В этой связи перед российской властью встает непростая задача – признать тот факт, что им противостоят не «бандгруппы», а люди, исповедующие определенные взгляды, имеющие некоторые политические и религиозные ценности (пусть и экстремистской направленности), а также имеющие определенный ресурс популярности у населения. Это признание нужно не для политической корректности и для внешнего потребления. Оно необходимо для самого государства, чтобы представлять себе реальные вызовы и угрозы, стоящие перед страной. Ведь для того, чтобы враги (без всяких кавычек и оговорок) государства и российского общества были лишены моральной легитимности, сама держава должна выглядеть пристойно. Только в этом случае недовольные пойдут вместе с властью против террористов, а не будут рассматривать их, как «меньшее зло».
Способствует ли реализации этой задачи та модель власти, которую Москва поддерживает в Чечне? Партикуляристский республиканский режим демонстрирует лояльность Кремлю и имеет значительный уровень поддержки у населения. Однако это всего лишь тактический успех.
Жесткая авторитарная чеченская модель вкупе с беспрецедентной поддержкой Кадырова федеральным центром делает республиканскую власть абсолютно недосягаемой для критики и закрытой для притока «свежей крови».
В этой схеме нет клапанов для выброса оппозиционной энергии. Более того, эту энергию невозможно отслеживать и цивилизованно контролировать. Подавлять — да, но не контролировать! Таким образом, для внутренних оппозиционеров потенциально не остается других путей, кроме как идти в горы (для кого-то — возвращаться в места прежней дислокации). А ведь недовольными могут быть не только чиновники, провинившиеся перед шефом, но и обыватели, которые не смогут найти эффективной защиты от произвола уже своих силовиков, а не временно дислоцированных в Чечне «федералов».
Таким образом, чем быстрее российская кавказская политика (включая и антитеррористическую часть) перейдет с языка лозунгов и PR на язык реализма, прагматики и ответственности, тем скорее терроризм перестанет быть политически востребованным и актуальным. Без всяких указов об отмене КТО.
