Цивилизация
Владимир Жириновский призвал легализовать мат. «Это народный язык, он выработался в условиях крепостной России, это форма протеста, наш нормальный язык, — заявил главный либерал-демократ страны, продолжив: — Это языковая революция, через язык они пытаются выразить свой протест». «Высшие чины — в сауне, бане, кабинете, когда они один на один, — с удовольствием друг друга посылают куда подальше», — развил Жириновский свою мысль, повинившись заодно в сквернословии и сам, хотя добавил почему-то, что «от нецензурных словечек надо отказываться».
Жириновский, конечно, шут, но, как всякий хороший шут, в своих скетчах он говорит о серьезных проблемах. Глубокой аналитики от него не дождешься — например, что вообще значит «легализовать»? Убрать нецензурную брань из статьи «Мелкое хулиганство»? Разрешить ее на ТВ? Позволить матюкаться президенту? Или самому Владимиру Вольфовичу? Но все же нерв Жириновский чует точно:
ругань в России табуирована гораздо сильнее, чем имело бы смысл при таком ее распространении.
В каком-то смысле проблемы, конечно, нет. Резонно спросить: зачем вообще легализовать мат? Мало ли мы делаем гадостей, которые распространены повсеместно, но которые не следует поощрять? Давайте легализуем взятки, пьяную поножовщину, снимем щеколды в общественных туалетах. Однако такой взгляд все же упрощает проблему, которая проходит скорее по разделу неоднозначных вопросов вроде легализации марихуаны или однополых браков.
На Западе к табу подходят более взвешенно. Плохие слова не звучат в дневном эфире — точно так же, как в нем не показывают девушек топлес или отстреленные головы. В том же английском есть своя жесткая лексика — C-word или T-word. Однако составители словарей не делают вид, что этих слов не существует, в то время как
в словаре Ушакова не найти даже невинной «ж…ы». А главное английское слово fuck давно потеряло свой ужасный ореол и стало обычным средством для выражения сильных эмоций.
Собственно, похожие процессы идут и в русском. «Х…» или «б…» без стыдливых отточий давно пробрались в литературу, которая, впрочем, ими обычно не злоупотребляет. Да и в жизни уже не такой малый процент россиян, даже с высшим образованием и достойным доходом, не видит греха в том, чтобы назвать м…ка именно м…ком, а не «нехорошим человеком». Ведь и в самом деле,
положа руку на сердце, у каждого из нас в жизни регулярно бывают моменты, которые трудно прокомментировать, даже прибегая к эвфемизму «блин», так зачем же и прибегать к нему?
В действительности ситуацию осложняет не ханжество одних и не распущенность других. Проблема в социальном аспекте ругани. Он, собственно, есть у обсценной лексики в любом языке, просто в России общественные противоречия особенно серьезны, поэтому и проблема стоит так остро.
Спокойно к мату относится средний класс, который вообще не склонен напрягаться. Интересно, что он же изобрел и олбанский язык, который тоже вольно обращается со «словарным» русским и тоже пользуется популярностью, несмотря на все недовольство пуристов, потому что «преведы» и «кросавчеги» — не более чем ирония, которая не отменяет ни любви к родному языку, ни, как правило, знания грамматики. Однако говорить о преобладании в РФ среднего класса не решается даже Росстат. А у доминирующего в России социального слоя, придавленного нищетой, как при царе-батюшке, отношения с матом совсем другие.
Ругань в России слишком часто стоит в одном ряду с пьянством, раболепием перед начальством, ксенофобией, шансоном, уголовной романтикой и привычкой прилюдно орать на своих детей. А то, что мат не используют — на нем говорят, является следствием той атмосферы презрения к законам и правилам, которая приводит к тотальному воровству и вечному «начальник, давай договоримся».
Увы, не подчинившись этой атмосфере, во многих местах нашего обширного и могучего государства слишком сложно выжить. К слову, Жириновский, вступившись за мат, ориентировался вовсе не на средний класс, а именно на бедняков, маргиналов и в меньшей степени работяг — свой главный электорат, с которым Жириновского говорит на одном языке, в том числе и вполне буквально.
Употребление мата остается в России социальной стигмой. Уже не всегда, но коннотации — вещь живучая, и еще долго скверное словцо будет наводить на мысли о самом низе социальной лестницы. Изменить это можно, только изменив жизнь самих россиян, а пока страна не сдюжила этот геркулесов подвиг, мы обречены метаться из крайности в крайность между ханжеством и распущенностью. Хоть это и печально, б…дь.
