Цивилизация
Глава Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Александр Шохин, выступая на форуме РСПП, обвинил власть в несогласованности позиций в отношении бизнеса в период кризиса. Шохин сравнил органы власти с многоголовым драконом, каждая из голов которого предлагает бизнесу свои рецепты: «Одна голова дышит в сторону бизнеса огнем увеличения налоговых нагрузок, вторая рассказывает басни о будущих налоговых льготах, третья усыпляет бдительность бизнеса обещанием системных стратегических решений».
Если использовать шохинский образ, у нас получается не кабинет министров, а прямо-таки кабинет монстров, монструозное правительство.
Мысль Шохина была подтверждена прямо на том же форуме РСПП дискуссией помощника президента Аркадия Дворковича с вице-премьером — министром финансов Алексеем Кудриным. «НДС может быть снижен с 2011 года в качестве компенсации бизнесу за рост финансовой нагрузки, которая в перспективе вырастет в результате замены ЕСН страховыми взносами», — заявил Дворкович. «Надо серьезно подумать, снижать ли налоговое бремя. Надо взвесить, сможем ли мы качественно осуществлять государственные функции, которые на нас лежат», — ответил Кудрин. По его мнению, снижение налогов в условиях падения доходов в результате кризиса может негативно сказаться на выплатах пенсий, здравоохранении, выполнении оборонного заказа и строительстве дорог.
Хотя эффективное правительство в меньшей степени «место для дискуссий», чем не деформированный правилами «суверенной демократии» парламент, проблема не в том, что у конкретных чиновников президентской администрации и министров есть разные точки зрения на конкретные экономические вопросы. Наличие разных точек зрения по экономическим вопросам внутри одного правительства вполне нормально. Наша проблема куда глубже и сложнее. В России правительство в принципе не является субъектом установления правил экономической игры, каким должно быть в любом нормальном государстве. При президенте Путине правительство вообще было оттеснено от процесса принятия ключевых экономических решений, которые принимались преимущественно кремлевской администрацией. При Путине-премьере формальная роль правительства, может быть, и возросла, но системные изъяны управления страной как собственной корпорацией чиновников остались.
Российская власть, включая некоторых министров и вице-премьеров, до такой степени сама срослась с бизнесом (да и сама активно занимается бизнесом), что по определению не может быть беспристрастным арбитром и создателем равных условий для всех субъектов экономики.
При этом российская власть принципиально неоднородна с точки зрения своих бизнес-интересов. Дело не только в том, что, скажем, первый вице-премьер Шувалов, вице-премьеры Кудрин и Сечин имеют разные экономические или даже политические взгляды. Когда у правительственного чиновника есть крупный бизнес, он не может не отстаивать его интересы на своем государственном посту. Более того, борьба провластных группировок, апогеем которой стало путинское президентство, никуда не исчезла. И сейчас контроль над крупнейшими компаниями, а также госведомствами является для этих группировок не только показателем влиятельности и могущества, но и позволяет смягчить последствия кризиса для бизнес-структур, близких конкретным чиновникам.
Консолидированная позиция власти по отношению к бизнесу в России не может появиться до тех пор, пока не произойдет реального отделения власти от бизнеса. Пока представители государства не перестанут возглавлять советы директоров коммерческих компаний. Пока правительство не будет формироваться на основе конкретных политических программ и в результате прозрачного политического процесса.
Ведь у России до сих пор нет ни политического правительства парламентского большинства, ни технократического кабинета профессионалов — это лишь набор людей, спаянных личной дружбой или коммерческими интересами с лидерами страны, замкнутая каста знакомых, друзей и бизнес-партнеров. Причем расхождение их собственных бизнес-интересов, борьба за контроль над активами или получение государственных преференций для собственных коммерческих проектов как раз и являются главными факторами, порождающими диаметрально противоположные сигналы частному предпринимательству из разных властных кабинетов.
«Надо прекратить кошмарить бизнес», — говорит президент. «Надо прекратить кошмарить наш бизнес и активнее кошмарить бизнес наших конкурентов во власти», — переводит его слова на язык российских реалий отечественная политическая элита.
Так что Шохин, посетовав на отсутствие консолидированной позиции власти по отношению к бизнесу, на самом деле невольно поставил вопрос о пересмотре нынешних основ управления государством. Порядок, который был сформирован в докризисные годы невероятно выгодной для такого уродливого варианта госкапитализма внешнеэкономической конъюнктуры. Вопрос в том, достанет ли прежде всего у президента политической воли, чтобы власть в стране действительно стала содержательной и самодостаточной, перестав быть формой обеспечения коммерческих интересов госслужащих.
