Цивилизация
Государство решило передать в собственность религиозным организациям то имущество, которое было у них в безвозмездной аренде. Решило оно давно, но дело затянулось. Однако сейчас, похоже, движется к концу. Законопроект, дозревающий в недрах МЭРТ, получил ряд замечаний от религиозных организаций. В основном от РПЦ, и это понятно, у нее имущества на порядок больше, чем у всех остальных вместе взятых. Один из спорных вопросов — что делать с культурными памятниками. С теми, что находятся в списке всемирного наследия ЮНЕСКО вроде храма Василия Блаженного, все ясно — за них будет по-прежнему платить государство, но что делать с другими, не столь знаменитыми, однако имеющими историческую ценность? РПЦ хочет их забрать, но признает, что содержать их будет трудно. Как-никак более шести тысяч набирается. И вот
государство дает понять, что готово продолжить бюджетное финансирование того, что ему больше не будет принадлежать. Возникает вопрос: а зачем тогда отдавать?
Скажем, во Франции ее великолепные католические соборы принадлежат государству, оно их и содержит, сдавая в аренду церкви. Конституционный принцип отделения церкви от государства соблюден, памятники содержатся в должном виде, католики тоже не жалуются. Зачем же у нас забор городить?
Объясняется это, прежде всего, тем, что у нас договариваются между собой властные структуры. И делают это так, как им удобно, учитывая лишь собственные интересы. А людей, которых, по идее, представляют, в расчет не берут, хотя на них и ссылаются.
Скажем, управделами РПЦ митрополит Климент в качестве одного из главных аргументов в пользу передачи имущества церкви любит приводить такой пример. Стоит храм, ветшает, казна денег не дает, у церкви их нет, вот прихожанам и приходится сбрасываться на ремонт из своих кровных. Но то, что они с такой самоотверженностью восстанавливают, принадлежит не им, а государству. Где справедливость? Однако, если кто-то считает, что после передачи справедливость восторжествует, он глубоко ошибается. Потому что, перейдя из аренды в собственность, храм по-прежнему будет принадлежать не приходу, хотя формально тот и является юридическим лицом, а властной структуре под названием РПЦ. Раньше она его арендовала, а теперь будет им владеть. И в ее уставе (глава XV, пункты 18–20, 26–30) ровно так и записано.
Другим распространенным аргументом в пользу возвращения имущества является восстановление справедливости исторической. Большевики отняли у церкви то, что принадлежало ей по праву. Не вдаваясь в сложный вопрос, чем владела церковь в условиях синодального (государственного) управления, замечу, что неоспоримым было лишь право частной собственности приходов, монастырей и иных церковных установлений на свое имущество. А возвращать его собираются вовсе не им.
Логика руководства РПЦ понятна. Оно всеми силами печется о церковном единстве и как огня боится расколов. Скажем, взбунтовался на далекой Чукотке епископ Диомид. И за это был лишен сана. Теперь простой монах Диомид может проживать в качестве гостя у каких-то сочувствующих ему прихожан. А имей они право на приходскую собственность, пожалуй, и ушли бы в раскол со всем принадлежащим им имуществом и Диомидом в придачу. Однако
держать паству в подчинении такими силовыми методами вовсе не полезно для самой церкви. Протестные настроения от этого только усиливаются.
Государство, идя навстречу церковному руководству, тоже ссылается на интересы людей. Мол, оно проявляет заботу о родной истории и культуре, без памяти о которых народу никак нельзя. Это даже похоже на бескорыстный жест — власть возвращает церкви отнятое у нее безбожным режимом, но не отказывается от ответственности за возвращенное. Однако государственное чувство ответственности для начала обойдется налогоплательщикам почти в 3 миллиарда рублей в год. Именно эту сумму власть планирует потратить на финансирование исторических памятников религиозного назначения в нынешнем году. А в будущем сумма может и возрасти. Довольно странное получается бескорыстие за чужой счет.
Дальше — больше. Задумав отдать имущество РПЦ и предоставить ей бюджетные средства на содержание памятников, власть показывает свое полное безразличие к их судьбе. Дело не только в умельцах, которые, конечно же, не оставят без внимания такой удобный способ увода денег. Хорошо известно, что церковь сильно уступает музеям в качестве реставрационных работ. Объясняется это тем, что перед мастерами ставятся иные задачи. Для церковных властей важно, чтобы все было как новенькое, чтобы иконостас сиял всеми цветами радуги, а купола — сусальным золотом. Короче, чтобы была лепота. Такие вещи, как научная реставрация с ее стремлением к подлинности, здесь ценятся мало. Слишком много на это уходит времени и средств.
Но исторические памятники на то и памятники, чтобы сохранять свой первоначальный облик.
Когда государство отдает памятники в руки тех, у кого по большей части иные представления о прекрасном, и продолжает финансировать их псевдореставрацию за счет налогоплательщиков, это может не понравиться многим.
Особенно из числа образованной публики.
Договариваясь о судьбе церковной собственности, власть и церковное руководство стремятся заключить взаимовыгодный союз. Власти он сулит дополнительную легитимность, церкви — усиление влияния. Проблема, однако, заключается в том, что договариваются они поверх голов тех, кого призваны представлять. Не принимая в расчет их интересов, а то и нанося этим интересам прямой ущерб. Церкви это грозит усилением антиклерикальных настроений в обществе и протестных в собственной среде, государству — потерей рычагов управления. В результате заманчивый альянс может ослабить обе стороны.
