В последние недели набирают силу дискуссии «монетаристов» с «хозяйственниками», обрастая разнообразными слухами о грядущих преобразованиях в правительстве. Не утихают баталии любителей японского автопрома с патриотами «АвтоВАЗа», обогащаясь все новыми подробностями жизни и отдыха приморской элиты, а также нетривиальными идеями о строительстве «партийных автозаводов» на Дальнем Востоке.
Обостряются споры о том, как именно резать бюджет, вкупе с призывами сделать кризис «оздоровительным», то есть дать помереть всей неэффективной экономике.
Хотя сокращаемые работники этих самых неэффективных предприятий (часто градообразующих) явно не готовы осознать величие возлагаемой на них миссии в деле «расчистки» не только экономики, но и собственных рабочих мест.
Из этих и иных аналогичных дискуссий выкристаллизовался главный вопрос дня: за чей счет будем делать кризис? Именно «делать», поскольку нынешняя ситуация явно отличается от конца прошлого года, когда обсуждался вопрос, кого надо поддерживать в первую очередь, а с кем можно и подождать. Кто получит «на спасение» больше, а кто — по остаточному принципу. Тогда государство обещало, что помощь придет ко всем, что средств и ресурсов хватит и что нужно только принять меры, пробить тромбы, провести деньги и работать быстрее.
Сейчас ситуация выглядит иначе.
Ясно, что на всех, хоть и по ранжиру, в порядке очереди, по цвету штанов, денег все равно не хватит.
И решение о том, кто заплатит за кризис большую цену, из случайного — так получилось, потому что здесь немного не хватило, а там немного не успели, — становится вполне сознательным и политически отчетливым. Существуют уже не тромбы, а клапаны антикризисной политики. То есть, куда надо, помощь дойдет, а куда не сильно надо или не хочется, ее никто и проталкивать не будет.
В такой ситуации нет ничего неожиданного и уникального. В конце концов, так честнее и правдоподобнее. Верить в то, что хорошо или плохо будет всем сразу, с самого начала было излишне оптимистично или наивно.
Выход из любого кризиса имеет цену, и кто-то должен ее заплатить.
Речь не только и не буквально о деньгах и уровне жизни, но и об интересах, ожиданиях, привычках, сложившихся жизненных стратегиях, правилах игры и многом-многом другом.
Кризисную нагрузку так или иначе несут все. Однако всегда есть те или иные группы, за счет которых все происходит в первую очередь, и те или иные интересы, которые больше всего ущемляются.
Дело только в том, чтобы произошло политическое открытое (в том, что это идет в режиме внутриэлитного торга, никто не сомневается) обсуждение и принятие решений по нескольким вопросам.
Кто (это касается и элит, и разных эшелонов бизнеса, и различных социальных групп) должен в первую очередь и в большей степени поступиться своими интересами и забыть об ожиданиях? Что автоматически ставит и вопрос о том, какие интересы в прошлый период были негодными, а чьи ожидания — завышенными. Кому следует помогать в первую очередь и безусловно? Это будет и ответом на вопрос, каковы приоритеты развития страны в будущем, какой капитал нужно сохранить в максимальной степени, что выбрано в качестве основы социальной солидарности.
На каких условиях и с какими обязательствами перед обществом могут быть поддержаны другие группы и интересы, которые тоже нужно спасти? Причем здесь речь может идти об обязательствах со стороны не только бизнеса, но и наемных работников — должны ли они получать новую квалификацию, менять место работы и жизни или предпринимать еще какие-то усилия в общих интересах.
Наконец, почему именно так, а не иначе будет справедливо? Последний вопрос имеет важнейшее значение, потому что кризис рано или поздно закончится. И страна так или иначе (и обязательно за чей-то счет) из него выйдет. И
тогда главным будет именно то, воспринимает ли общество итог выхода из кризиса как справедливый или нет.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями для доверия между государством и обществом, политического климата и перспектив (или их отсутствия) для реальной экономической и социальной модернизации.
В конце концов, именно массовое представление о несправедливости 90-х годов, того, как страна выходила из кризиса распада СССР и переживала последующие социальные и экономические трансформации, уже давно сформировали ситуацию взаимного недоверия и изрядной взаимной безответственности как между государством и обществом, так и внутри самого общества. Нечувствительность власти к общественному мнению, эгоистичность бизнеса, социальная разобщенность и пассивность, ощущение вседозволенности у одних социальных групп и равнодушие других — в значительной степени следствия всей той истории.
«Несправедливый» выход из нынешнего кризиса означал бы сохранение этой ситуации и в будущем.
Проблема и в том, что сами представления о справедливости могут в такой социальной системе сильно разниться. Кто-то, например, может быть искренне уверен, что в отличие от «простого народа» имеет полное право на высшие «сословные» привилегии и является слишком большим, сильным и государственным, чтобы упасть. Другие, напротив, могут быть убеждены, что все так «антинародно», что государство однозначно и безусловно обязано спасти их (и, может, только их), но и после этого не будет ему никакого прощения и доверия.
Чем больше во время кризиса будет расходиться между собой то, что политически декларируется, и то, что реально делается, тем более сильными и опасными будут эти крайние позиции.
Автор — заместитель директора Института социальных систем МГУ им. Ломоносова.