Обмена дипломатическими нотами с вызовами послов можно было ожидать в отношениях с кем угодно, но только не с самым, казалось бы, верным из российских союзников — с Душанбе. И, как бы ни завершился этот скандал, сам его факт — выразительный символ нашего тающего братства. Причем не только с Таджикистаном.
Казалось бы, особенного ничего не произошло. Заявление президента Медведева о фактическом отказе России от строительства Рогунской ГЭС в Таджикистане стало следствием того прорыва, который был объявлен в отношениях с Узбекистаном после визита в эту страну российского президента. Здесь все понятно:
Москва ради успеха на газовых переговорах в Ташкенте готова была жертвовать многим, в том числе и традиционным покровительством Таджикистану, у которого газа нет.
И если Россия могла счесть этот риск незначительным, то для Узбекистана заработанное очко в соперничестве с Таджикистаном стало столь же важным, сколь горячей оказалась обида Душанбе. Нежелание Москвы разбираться в деликатных отношениях центральноазиатских братьев — не сенсация. Как нет ничего нового в том, что провозглашаемые стратегические выгоды для Москвы важнее вечно анонсируемого укрепления СНГ. И то, что одно порою противоречит другому, тоже обнаружилось не вчера. Вопрос лишь в том, что в соответствии с логикой момента следует считать успехом, а что провалом. Другими словами, речь о ставках. И в этом плане пример с Рогунской ГЭС чрезвычайно выразителен.
Скандал с Душанбе фактически стал платой за те минимум 30 миллиардов кубометров узбекского газа, которым теперь можно наполнить газопровод South Stream. И за шанс, появляющийся в игре с Ашхабадом, который, возможно, задумается о преимуществах российского газового транзита в сравнении с гипотетическим «Набукко».
И дело не в том, что Туркмении это едва ли покажется убедительным, что судьба вожделенной южной трубы зависит не только от Каримова и Бердымухаммедова и что в таком контексте ссора с Душанбе отнюдь не выглядит мелкой издержкой. А в том, что подобные издержки становятся системой: Москва, похоже, не умеет строить отношения иначе.
Ислам Каримов давно пережил постандижанский синдром, когда он был вынужден отказаться от разворота на Запад и пойти на поклон к Кремлю. Выход из ЕврАзЭС, прохладное отношение к мероприятиям СНГ в противовес растущей приветливости, с которой в Ташкенте принимают американских гостей: Узбекистан не намного отстает от давно и неуклонно следующей западным курсом Туркмении. Это не секрет. Но ведь, пусть в силу понятных обстоятельств и более осмотрительно, примерно так же действуют и киргизский лидер Курманбек Бакиев, а теперь и Эмомали Рахмон, устремившийся в круг «соседних с Россией стран» (как выражаются в НАТО), готовых помочь американцам в деле афганского транзита.
Ровно то же происходит и в отношениях с другими участниками постсоветского альянса. Причем совпадения в технологиях придают процессу комический оттенок. Бишкеку Москва предлагает на неслыханных условиях кредит в $150 миллионов долларов — примерно столько, сколько Киргизия получает от США за авиабазу в «Ганси». И, судя по всему, Бакиев сумеет воспользоваться преимуществами «двойной дойки» для увеличения параллельных денежных потоков. Армения и вовсе действует методом «веерной рассылки», одновременно обращаясь с просьбой о кредите к Москве на $1 млрд, к Китаю — на $2 млрд и к Всемирному банку. В реальности, как признают армянские эксперты, Ереван будет доволен, если Москва даст хотя бы $300–400 млн, а Китай — $200–300 млн. Тем временем Всемирный банк решение о выделении $525 млн уже принял.
Но передовиком следует признать Александра Лукашенко. Он продемонстрировал высший класс маневренности, попросив $2 млрд у Москвы и $2,5 млрд у МВФ. Валютный фонд согласился, Москва половину дала, вторую анонсировала на весну в случае выполнения политических условий. Причем теперь даже непонятно, что предпочтительнее для Москвы — углубление интеграции или признание Лукашенко Южной Осетии и Абхазии.
В этой торговле с «батькой» хорошо видны промежуточные итоги кремлевской стратегии.
О чем бы на самом деле ни шла речь — о газе, кредите или Абхазии, Москва оказывается заложницей одной-единственной ставки — антизападной.
Чем на самом деле все и обуславливается, на которую и идет игра на необъятных постсоветских просторах. Нет ничего важнее, чем наполнение нашего и только нашего газопровода. Тот же афганский транзит привычно рассматривается как элемент торговли, считающейся геополитической: мы вам коридор — вы нам отказ от чешско-польской ПРО. Упорство в борьбе с чешско-польским ПРО реализуется в жанре торговли химерами, в котором развивался сюжет с Косово, ничего, кроме головной боли в виде обреченности на осетино-абхазскую кампанию, Москве не подаривший.
В итоге то, чем, как мы полагали, монопольно торгуем, становится эффективным маркетинговым инструментом в руках тех, кого становится все меньше, — наших друзей.
Выбор у них был всегда, но
чем бодрее Россия рвется в сверхдержавный бой, тем больше становится вариаций для самоопределения и шансов найти понимание Запада даже у Ислама Каримова.
Чем активнее друзья разбегаются, тем дороже становятся знаки былой верности. Чем жестче разговоры Москвы и Киева, тем настороженнее братский избиратель и тем быстрее обесценивается казавшийся неисчерпаемым ресурс — помощь партнерам по Содружеству в деле воспроизведения властных режимов.
Теперь они могут справиться и сами. Молдавский президент Воронин привык совершать внешнеполитические пируэты с вполне каримовской гуттаперчевостью. И, высказав в соответствии с ритуалом очередные слова поддержки Москве, он жаждет помочь ей стать единоличным миротворцем в Приднестровье ничуть не больше, чем Лукашенко признать Южную Осетию.
Но, пока счета верности продолжают приниматься к оплате, почему бы Сержу Саргсяну и в самом деле не съездить на денек в Москву на газовый саммит в качестве единственного гостя-президента? Да и Эмомали Рахмон, несмотря на рогунский скандал, еще тоже приедет…
Автор — обозреватель газеты «Газета».