Цивилизация
Великая русская литература приучила нас к тому, что обсуждение любой серьезной проблемы сводится к двум классическим вопросам: «Кто виноват?» и «Что делать?» Применительно к кризису мы явно перепрыгнули через первый пункт, сразу занявшись вторым. Поначалу это было объяснимо, поскольку кризис застал нас врасплох. Однако сейчас пора, наконец, вернуться к первому вопросу, иначе наши практические действия могут оказаться ошибочными. Оказав пациенту первую помощь, нужно разобраться в диагнозе, прежде чем лечить.
Чем же вызвана кризисная ситуация в экономике? Пока в качестве единственного «обвиняемого» фигурирует американский ипотечный кризис. Конечно, именно отсюда пошла волна дестабилизации, в конечном счете охватившая весь мир. Никто не имел шансов остаться в стороне, но масштаб «жертв и разрушений» сильно различается по странам.
Так, за последние полгода фондовый индекс упал в целом по развивающимся рынкам на 58%, а по России на 75% (в четыре раза!).
При этом еще совсем недавно руководители страны утверждали, что Россия послужит «тихой гаванью» для всего мирового капитала. Однако фактически, несмотря на огромный запас прочности в виде резервов правительства и Центрального банка, профицита бюджета и внешней торговли,
наша страна оказалась не менее, а более других уязвима для удара международного кризиса. Это означает только одно – что на фоне глобального кризиса проявились наши собственные явные и скрытые слабости.
Попробуем разобраться, в чем они состоят.
Все внутренние факторы, способствовавшие развитию кризиса, можно разделить на три категории: фундаментальные слабости российской экономики, ошибки экономической политики в докризисный период, повысившие нашу уязвимость, и, наконец, неверная реакция на наступивший кризис.
Наша главная слабость хорошо известна – это гипертрофированная роль сырьевого сектора и, соответственно, зависимость экономики от мировой конъюнктуры сырьевых рынков. Однако лишь сейчас становятся до конца понятны масштабы этой зависимости. Падение стоимости российских акций (не только нефтегазовых компаний) в точности следовало за падением цен на нефть. Это свидетельствует, что в глазах инвесторов перспективы нашей экономики полностью определяются ценами сырьевых товаров.
Оказывается, мощный рост фондового рынка и приток иностранных инвестиций, которыми мы гордились, не были результатом улучшения делового климата, а лишь отражали повышение рентабельности добывающей промышленности и увеличение покупательной способности россиян.
Несмотря на постоянно повторяемый лозунг о необходимости диверсификации, мы так и не сдвинулись в этом направлении. И не могли сдвинуться, поскольку переход к производству более сложной продукции требует существенного улучшения условий ведения бизнеса, они же, напротив, ухудшались. Например, в последнем рейтинге ведения бизнеса, составляемом Мировым банком, Россия занимает 120-е место среди 181 страны.
Другая слабость, проявившаяся в ходе кризиса, – банковская система. Она динамично развивалась в последние годы и выглядела достаточно благополучной. Однако выяснилось, что банки приспособлены только для чрезвычайно благоприятных, буквально тепличных условий. Такие условия создавались курсовой политикой последних лет: «управляемое» снижение курса доллара означало, что привлечение иностранных кредитов не только ничего не стоило, но даже приносило доход – возвращать приходилось меньше, чем занимали. Кроме того, деньги попадали в экономику максимально легким для банков способом – через скупку Центральным банком избыточного поступления валюты.
Проблемы в финансовом секторе оказались так велики именно потому, что он был избалован легкой доступностью денег в последние годы.
Таким образом, здесь мы переходим ко второй группе факторов, способствовавших кризису, – прежним ошибкам в экономической политике.
Серьезной ошибкой представляется сочетание жестко управляемого обменного курса со снятием ограничений на приток и отток капитала. Вместе с высокими ценами на нефть это перенасытило страну деньгами. Не находя в условиях ухудшающейся деловой среды безопасных возможностей для инвестиций, деньги шли на потребительский рынок или вкладывались в недвижимость. Таким образом, результатом проводившейся политики стало надувание «пузыря» на рынке недвижимости и фондовом рынке.
Быстрый рост импорта и внешнего долга банков и компаний неминуемо привел бы нашу страну к валютному кризису, даже при стабильных внешних условиях. Таким образом, роль американского ипотечного кризиса неоднозначна. С одной стороны, он дал толчок глобальной дестабилизации. Но, с другой стороны, отчасти это помогло нам избежать худшего:
если бы рост «пузырей» и накопление внешнего долга частного сектора продолжались еще несколько лет, то кризис все равно произошел бы, но оказался намного более разрушительным.
Здесь просматривается аналогия с «дефолтом» (при всех их различиях): тогда у нас тоже были собственные фундаментальные слабости в виде огромного бюджетного дефицита, которые рано или поздно неминуемо закончились бы крахом. Так что в обоих случаях падение цен на нефть лишь приблизило неизбежный кризис.
Наконец, после начала кризиса в действиях властей ясно просматривается стремление загасить его проявления, по возможности сделать вид, что ничего не происходит. Заемщикам возмещают удорожание кредитов, экспортерам падение мировых цен, фондовому рынку создают покупателей. За этим, как представляется, лежат не столько экономические, сколько политические причины. Ведь отказ от стабильности под воздействием ухудшения мировой конъюнктуры будет означать, что стабильность в предшествующие годы обеспечивалась в основном счастливыми внешними обстоятельствами.
«Приватизировав» политические дивиденды от удорожания нефти, власти загнали себя и экономику в ловушку. Если они пойдут на серьезную коррекцию экономических показателей (прежде всего, курса рубля), то тем самым вынуждены будут разделить лавры прежних успехов с внешней конъюнктурой.
Если же попытаются законсервировать ситуацию, то нанесут серьезный урон экономике, усугубив и без того значительный негативный эффект международного кризиса.
Сохраняя экономику в неизменном состоянии, мы не даем ей нормально приспособиться к изменившимся условиям. Рынок мгновенно отреагировал на удешевление нефти повышением ожидаемого курса доллара. Так, на середину будущего года ожидания, характеризуемые фьючерсными и форвардными котировками, составляют 32,5 рубля за $1. Стоимость же валютной корзины, благодаря массированным интервенциям Центрального банка, выросла за время с июля по ноябрь всего на 1,26 рубля, т. е. повышалась на 1 копейку в день. Разрыв между фактическим и ожидаемым курсом приводит к тому, что и банки, и население переводят рублевые средства в валюту, обескровливая тем самым экономику. За последние четыре месяца золотовалютные резервы, истощаемые интервенциями, упали на $141 млрд (почти на четверть). Тем не менее ЦБ продолжает поддерживать почти неизменный обменный курс. Может ли доллар стоить одинаково, независимо от того, получает страна за баррель $130 или $50?
Даже короткий анализ показывает, что вопрос «Кто виноват?» далеко не прост. Давайте не будем перескакивать через него.
