Цивилизация
Обвинительный вердикт присяжных бывшему главе московского ВИП-банка Алексею Френкелю и еще шести фигурантам по делу об убийстве первого заместителя председателя Центробанка Андрея Козлова не выглядит убедительным. Не только потому, что адвокаты стороны защиты намерены дежурно жаловаться в Страсбургский суд (где российское правосудие, кстати, рекордсмен по проигранным искам) по фактам давления на присяжных. Но и потому, что
заказной результат вкупе с крайне низким качеством следствия являются базовой чертой нынешней судебной системы — принципиально и концептуально не изменившейся со сталинских времен.
То, как шел судебный процесс по делу Френкеля, вызывало большие сомнения с самого начала. В частности, председательствующая судья Наталья Олихвер изначально дополнила коллегию присяжных десятью запасными заседателями, хотя обычно их бывает два-три. Таким образом, она явно пыталась довести дело до конца с первого раза в случае отвода некоторых присяжных (в другом резонансном деле — о покушении на Анатолия Чубайса — состав присяжных менялся целиком несколько раз). После первых трех заседаний рассмотрение дела из открытого было неожиданно переведено в закрытое, а вскоре судья Олихвер категорически запретила всем участникам процесса общаться с прессой, поскольку они сообщали дискредитирующие обвинительную версию подробности. Олихвер постоянно удаляла Френкеля из зала, отводя все его заявления, к тому же он установил абсолютный рекорд подобных процессов по времени отсидки в карцере (75 дней).
В июле из коллегии со скандалом выбыло сразу три заседателя. Сначала старшину присяжных заподозрили в попытке уговорить своих коллег покинуть процесс за 5 тысяч рублей. Таким образом, как следовало из его объяснений, он надеялся поднять выплаты денежных компенсаций оставшимся заседателям. Выглядело это весьма странно, поскольку сумма, выплачиваемая заседателям за работу, с их количеством не связана. Не менее странно выглядел и «уход» еще двоих заседателей. Официально сообщалось, что они были задержаны милицией за распитие пива на улице. Но потом выяснилось, что задерживали на самом деле их в полутора километрах от места предполагаемого правонарушения, а вдобавок еще и возбудили против них уголовное дело о попытке подкупа присяжных. Совсем недавно обнаружилось, что в деле осталось всего двое запасных присяжных. Куда делись остальные восемь, тоже неизвестно.
Еще один скандал возник в финале процесса. Защита заканчивала предоставление доказательств, когда один из адвокатов, по его словам, во время перерыва случайно забыл в зале заседания работающий диктофон. Прослушав потом пленку, он обнаружил сделанную как раз во время перерыва запись беседы двух женщин на тему процесса, голоса которых были очень похожи на голоса председательствующей Олихвер и одной из заседателей. Адвокаты потребовали отвода и той, и другой, но дело кончилось требованием обвинителя возбудить уголовное дело о «воспрепятствовании правосудию» в отношении забывчивого адвоката. Этот скандал разрешения до окончания процесса так и не получил, но несомненно защита подсудимых может использовать его в качестве веского аргумента для отмены приговора. Даже в день вынесения вердикта судья отвела присяжную якобы за разговоры на улице с посторонними людьми по ходатайству прокуратуры, в котором не было указано ни имя присяжной, ни тема разговора. По закону присяжные не могут разговаривать с посторонними только по сути процесса, а на любые другие темы — на здоровье. Кстати,
единственным основанием для отмены вердикта присяжных при вынесении приговора с конкретными сроками наказания являются как раз процессуальные нарушения. Так что формальный шанс на повторное рассмотрение у защиты Френкеля еще есть.
Но даже если не вдумываться в эти детали процесса, о которых подавляющее большинство россиян, разумеется, ничего не знает, сам характер российского правосудия оставляет большие сомнения в его объективности. В памяти тут же всплывают наиболее вопиющие примеры «заказного» правосудия с заранее предопределенным результатом — шитые белыми нитками «шпионские» дела российских ученых; дело ЮКОСа, политический заказ в котором был очевиден для любого непредвзятого наблюдателя; тот факт, что в Москве невозможно представить поражение по любому судебному иску мэра Юрия Лужкова; дело недавно выпущенного под подписку о невыезде замминистра финансов Сергея Сторчака, которого практически и не допрашивали за год тюремного заключения.
Телефонное право, использование правосудия для передела собственности и борьбы прокремлевских группировок за влияние, самопиар следственных органов, желающих рапортовать политическому начальству о раскрытии резонансных преступлений, не заботясь о качестве и объективности следствия, не слишком сильно отличают наше правосудие от сталинских стандартов.
Конечно, по знаменитой формуле сталинского прокурора Вышинского «Признание — царица доказательств» у нас сейчас судят не всегда. Признание вины все еще часто стараются выбивать, но и отсутствие признания вины, как у Ходорковского или того же Френкеля, не становится основанием для оправдательных вердиктов. А главный изъян нашего правосудия состоит в том, что даже далекий от политики и лояльный обыватель испытывает большие сомнения в объективности любого резонансного приговора. Обывателю гораздо легче принять логику, что «власть зря не осудит», что «начальству виднее». Хотя бы потому, что человек у нас твердо знает: власть в России выше закона, против власти у нас не судят. Как же после этого можно верить суду в качестве защитника интересов самого обывателя?
