Цивилизация
«Вот бы цены на нефть упали!» — таково тайное желание российского либерального движения. Считается очевидным, что только серьезный экономический кризис способен привести к превращению России в либеральную демократию, подобную европейским и североамериканским аналогам. И пример есть подходящий – обострение экономических проблем Советского Союза в середине 80-х годов привело к рождению «демократической России». Да и
российская история за последние полтора века вроде бы говорит о том, что внешние кризисы приводят к серьезным изменениям во внутренней политике.
Разве не поражение в Крымской войне привело к реформе 1861 года и эпохе «великих реформ»? Разве не неудачная японская война вырвала у самодержца манифест 17 октября 1905 года? Разве не Первая мировая война имела следствием революцию 1917 года?
С другой стороны, помимо исторических примеров есть и экономический подход. Считается, что торжество стран — экспортеров нефти и газа не будет вечным. Поэтому новости о возможной рецессии в США, замедлении темпов экономического роста в Китае, европейских и американских планах и достижениях в области использования альтернативных источников энергии, открытии новых месторождений углеводородов в Бразилии воспринимаются с надеждой. Придет момент, и поедет страна под горку, а там уж двухголовый режим, лишенный нефтяных денег и пошитый гнилыми нитками, начнет расползаться, возникнут народные волнения и либеральные силы получат массовую поддержку вроде той, что была оказана «оранжевым» на Украине в период их прихода к власти. Кризис, конечно, плох, но если он во спасение, то отчего не пострадать?
В целом не подвергается сомнению, что либеральная демократия есть такой порядок, который в современной России возникнет в результате экономической катастрофы и будет установлен политическими методами.
Экономический кризис и решающее значение политических действий либеральной элиты есть два столпа мировоззрения российской либеральной оппозиции.
Предположим, что так все и выйдет. Какова, однако, будет устойчивость подобного порядка? Почему следует полагать, что Россия не будет гарантирована от повторения истории 90-х годов – деградации формальных институтов либеральной демократии? В чем желаемый порядок разделения властей, конкурентных политических выборов, независимости средств массовой информации обретет свою поддержку? Нет, конечно, речи о достижении «конечного счастья», «конца истории», желаемого и провозглашенного различного рода утопистами, — имеется в виду лишь порядок, который предполагал бы достаточную длительность своего существования. На эти вопросы обычно ответа не дается, кроме того замечания, что нужно поставить на место «служивых» путинского призыва. Подобным соображением можно оправдать любую систему, хотя бы и существующую сегодня.
Создание устойчивого порядка возможно только в том случае, если либерально-демократические установления продолжат стихийно рождаться в рамках существующей сегодня авторитарной системы, т. е. если уже в рамках сегодняшней системы сложатся модели массового поведения, следствием которых и явятся желаемые институты.
Как родилась современная экономика, основанная на частном интересе, обмене, прибыли? Это произошло естественным путем, в результате длительной, многовековой эволюции. Но совершенно не вследствие моральных требований и внешних указаний о том, что людям правильно обмениваться результатами своего труда, руководствоваться частными интересами, максимизировать полезности и прибыли. Напротив, новый экономический порядок стихийно пробивал себе путь в тяжелой борьбе с прошлыми установлениями (вроде цеховых ограничений), которые властями поддерживались.
Подобные рассуждения верны и применительно к политическим институтам. В особенности если иметь в виду, что последние принципиально не отличаются от институтов рыночных. Политика в современном мире вещь не сакральная, а прозаическая и описывается экономистами в рамках теории общественного выбора. Здесь имеет место тот же рынок, тот же обмен. Характерно, что подобный политический рынок существует только в странах, основанных на частной собственности и рыночном обмене.
Что же происходит сегодня в рамках авторитарной российской политической системы? Как влияет на ее внутреннее изменение экономический рост последних лет?
Прежде всего следует отметить, что с точки зрения указанного выше понимания деградация т. н. «российской демократии» в 90-е годы и в первое десятилетие наступившего века не является случайной. Ничего другого не стоило ожидать, деградация обусловлена внутренними причинами, а не тем, что Ельциным был избран не тот преемник.
Тип демократии, который в начале 90-х годов считался в нашей стране как бы сам собой разумеющимся, навеки установленным «после коммунизма», устойчивым самим по себе, умер сразу после рождения «демократической России».
Еще в период так называемой августовской республики (1991–1993), Верховного Совета России, уничтоженного переворотом октября 1993 года. Он был обречен, потому что не был и не мог быть основан на моделях рыночного обмена, которые являются всеобщими в обществах так называемых либеральных демократий и для развития которых требуется, как показывает опыт, не один десяток лет.
Практически это означает, что российские граждане в большинстве своем не рассматривали выборы как рыночный обмен, они относились и сегодня в значительной степени относятся к выборам как к ритуалу, иногда принуждению, но почти всегда как к правилам поведения, которые являются нормой, но в соблюдении которых нет никакой личной выгоды. Именно это отсутствие представления о выборах как о процессе, в рамках которого удовлетворяются личные интересы, и является главной причиной эфемерности российской демократии, делает бессмысленными любой политический переворот и любые тяготы, понесенные обществом в результате гипотетического экономического кризиса. Это совершенно пустые страдания ради недостижимой цели.
Что же дает здесь экономический рост российской экономики? Как связан он с зарождением в недрах российского общества либеральной демократии? Если бы можно было предположить, что подобный рост носит только количественный характер, никак не меняя экономические институты российского общества, то перемен не следовало бы и ожидать. Но это не так. Принято считать, что федеральные выборы 2007 года выборами не являлись. Это, конечно, верно. Но можно считать, что это преддверие настоящих выборов. Потому что, пожалуй, впервые мы услышали от российского среднего класса вопросы подобные этим: «Почему я должен за вас голосовать, если вы поддерживаете оплату за счет бюджета квартир, которые мы получаем, взяв ипотеку?», «Почему мы должны оплачивать подобную благотворительность за счет своих налогов?», «Когда прекратится этот бесконечный совдеповский собес и будут учитываться интересы тех, кто зарабатывает деньги?». К этим вопросам можно по-разному относиться, но, во всяком случае, они основаны на личном интересе, рассматривают голосование именно с этой точки зрения.
Другим важным следствием экономического роста является конфликт интересов собственников, затрагивающий модели массового поведения. Одна из составляющих российского экономического роста — жилищное строительство, приводящее в больших городах к практике т. н. уплотнительных застроек. Они означают фактическое перераспределение в той или иной форме собственности достаточно больших групп граждан в пользу части предпринимательского класса и частного бизнеса, который ведут «государственные» чиновники. Голосование на выборах граждан, пострадавших от подобной практики, в большей степени склонно носить характер преследования личных интересов. Выясняется, что
дешевле избрать действующие в твоих интересах власти, которые примут нужные законы, будут контролировать их исполнение, чем платить огромные деньги адвокатам, отстаивая свои права в тотально коррумпированных судах и местных органах власти.
Подобные факты говорят о зарождении сознания, рассматривающего политику как рыночный обмен, и, следовательно, о появлении в российском обществе слоев, которые, являясь продуктом экономического роста, могут служить фундаментальной основой для российской либеральной демократии.
С этой точки зрения российским либералам выгодны вовсе не экономические кризисы и политические перевороты, а продолжающийся в стране экономический рост, сам по себе создающий основу для политических перемен.
Чем выше темпы экономического роста, чем более разнообразны блага, получаемые от этого роста гражданами, тем многочисленнее группа рационально мыслящих индивидов, описываемых в теории общественного выбора в рамках модели «экономического человека», желающего смотреть на политику как на обмен.
А не как на деятельность, в рамках которой решаются какие-то сакральные задачи, преследуются смутные общественные выгоды, непонятно как соотносящиеся с личными интересами. Разумеется, не следует полагать, что политическая деятельность либеральной оппозиции при таком взгляде представляется ненужной, она необходима. Но она должны быть верно направлена – не на революции, а на организацию, оформление политического рынка. И на осмысление того факта, что политик — это только продавец общественных товаров, а не отец нации.
Теперь можно еще раз посмотреть на российскую историю последних полутора веков. Крымская война как главная причина реформ? Вряд ли они были бы возможны, если бы не вызревали еще в недрах николаевской России. Как пишет в своей «Истории Российской Империи» весьма критично настроенный к Николаю I историк Михаил Геллер, «молниеносная реформа Александра II родилась в годы царствования его отца».
Неудачная японская война как причина манифеста 17 октября 1905 года? Вряд ли народное представительство стало бы возможным, если бы не земская реформа Александра II и 40 лет функционирования российского земства. Ключевский полагал, что «все его великие реформы, непростительно запоздалые, были великодушно задуманы, спешно разработаны и недобросовестно исполнены, кроме, разве, реформы судебной и воинской». Сказано блестяще, однако, вряд ли верно во всех отношениях, имея в виду историческую перспективу. Потому что земская реформа имела важное последствие – подготовку политических деятелей, востребованных в период освободительного движения либеральной интеллигенции и после того, как царь даровал 17 октября 1905 года России народное представительство.
Первая мировая война, приведшая к катастрофе 1917 года? Здесь, вероятно, никто, кроме коммунистов и некоторых других течений (вроде «сменовеховства»), не возьмется утверждать, что последствия были для России позитивны. Во всяком случае, продержись Россия в 1917 году еще несколько месяцев, откажись царь от отречения — несомненно, мы жили бы сегодня в другой стране. А народное представительство, устоявшееся после двух первых Дум и существовавшее в рамках т. н. думской монархии (1907–1917) продолжало бы и дальше свою неспешную внутреннюю эволюцию, следуя за общественными изменениями и приведя в итоге к превращению России в конституционную монархию.
Российское либеральное движение много выиграет в основательности, если будет ориентироваться на внутреннюю стихийную эволюцию российского общества, следующую по пути превращения политики в рынок, перестанет требовать невозможного и подумает на примере катастрофы 1917 года о том, что не всякий желаемый кризис приводит в России к торжеству либеральных идей.
