Цивилизация
Десять лет назад , 17 августа 1998 года правительство России объявило об отказе от выплаты внутренних долгов и девальвации рубля. «Газета.Ru-Комментарии» предлагает читателям первую из серии экспертных статей об истоках и уроках дефолта и о том, как августовский кризис повлиял на дальнейшее экономическое и политическое развитие страны.
10 лет назад, когда в стране случился финансовый обвал, практически невозможно было представить себе, что в 2008 году эксперты будут всерьез обсуждать его положительные последствия – точно так же, как в 1992 году фантастикой показалась бы экономика, растущая почти десятилетие подряд в среднем на 7% в год, с профицитным бюджетом, третьими в мире золотовалютными резервами и высокими инвестиционными рейтингами.
Однако жизнь не стоит на месте. Сегодня реалии финансово-экономического краха позабыты, россияне привыкли к мысли о том, что экономика страны твердо стоит на ногах, а дефолт-1998 все чаще обсуждается в контексте его положительных последствий для страны. И в самом деле,
как ни неприятно констатировать негативные последствия объявления Россией своей неплатежеспособности и вероятную ошибочность самого решения о дефолте в том виде, в котором оно было принято, трудно не признать, что кризис сослужил России скорее хорошую службу, чем плохую.
Разумеется, экономические успехи последнего времени – следствие целой совокупности причин. Во-первых, к концу 1990-х была в основном сформирована новая структура экономики, с преобладающей частной собственностью, более или менее функционирующими рыночными институтами, высокой степенью открытости. Это была совершенно другая экономика, чем в середине 1990-х, значительно более гибкая и устойчивая, сбросившая значительную часть груза неконкурентоспособности – источника спада постсоветского периода — и вполне готовая к росту (собственно, тенденции экономического спада впервые сменились ростом уже в 1997 году).
Если бы в дефолте оказалась нереформированная экономика советского типа – с доминированием госсобственности, высокой степенью зарегулированности, неразвитыми рыночными институтами – не исключено, что, даже восстановительный эффект, скорее всего, был бы менее существенным
(например, на такие бурные темпы роста добычи и экспорта нефти, как в 2000–2004 годах, вряд ли можно было бы рассчитывать), а с наступлением последующего этапа инвестиционного роста, начавшегося примерно с 2002-2003 годов, было бы значительно сложнее.
Во-вторых, мы, безусловно, получили умопомрачительный внешний грант в виде благоприятных индексов цен на основные экспортные сырьевые товары (не только нефть) в период, начиная с 1999 года, ставший основным драйвером экономического роста в первые посткризисные годы и источником ресурсов для макроэкономической стабилизации – сокращения госдолга, поддержания бюджетного профицита, накопления финансовых резервов.
Такое благоприятное стечение внешних обстоятельств не позволяет переоценивать роль дефолта в бурном развитии России последних лет. Однако и недооценивать ее тоже нельзя.
Главный урок кризиса – дисциплина. Опыт финансового кризиса стал колоссальным дисциплинирующим фактором не только для исполнительной власти, но и, без преувеличения, для всей российской политической элиты.
Ответственная налогово-бюджетная и кредитно-денежная политика превратились в мейнстрим, стали восприниматься не как блажь горстки либералов-теоретиков, а как необходимое условие предотвращения повторения вполне реального финансового обвала, пагубные последствия которого самым непосредственным образом ощутила на себе вся страна.
Во властных и экспертных кругах тема необходимости избежания нового дефолта стала одним из ключевых внутренних эталонов эффективности проводимой экономической политики, отметающим наиболее безответственные решения и сильно действующим даже на коммунистов и других левых популистов.
Конкретно можно утверждать, что именно такие настроения позволяли в течение длительного времени сдерживать в разумных рамках бюджетные расходы, создать Стабилизационный фонд и сохранить средства, накопленные в нем. Уже с 1999 г. страна начала учиться жить по средствам: по сравнению с 1998 годом бюджетные расходы упали с 17,6% до 14,4% ВВП, дефицит бюджета – с 4,7% до 2,5% ВВП. Была прекращена практика эмиссии краткосрочного долга для финансирования бюджетного дефицита.
Даже довольно свободная атмосфера в Госдуме созыва 1999–2003 годов позволяла принимать профицитные бюджеты со снижавшимися (до 2004 года) непроцентными расходами, одобрять политику опережающей выплаты внешнего долга – и все это в условиях значительно меньших бюджетных возможностей по сравнению с сегодняшними.
Если бы политическая обстановка в России начиная с 1999 года характеризовалась тем же безответственным популизмом левой оппозиции, что и в 1992–1998 годах, когда страна еще не испытала вкуса полномасштабного кризиса, вполне возможно, что проведение ответственной бюджетной политики и макроэкономическая стабилизация оказались бы гораздо более сложным делом.
В последние годы, когда страна немного позабыла о дефолте и «расслабилась», показывают, что лоббистское давление в состоянии приводить к резкому наращиванию государственных расходов даже в ситуации уверенного пропрезидентского большинства в парламенте.
Здесь, правда, сыграл свою роль и фактор финансового изобилия – что, однако, подтверждает тезис о дисциплинирующей роли кризиса, проверенный опытом 1999–2003 годов.
С одной стороны, девальвация рубля, пришедшая на смену длительному искусственному завышению курса рубля в 1990-е во времена «валютного коридора», открыла «второе дыхание» для экспортно ориентированных отраслей и производства импортозамещающих товаров, послужив толчком роста экономики в период 1999–2001 годов.
С другой стороны, девальвация резко ударила по доходам и сбережениям граждан, что в краткосрочном плане оказалось довольно болезненным – однако постдефолтный рост экономики позволил вернуть доходы граждан к докризисному уровню к середине 2003 года. Недостаточный уровень мобилизации сбережений россиян финансовой системой страны, обусловленный сохраняющимся низким уровнем доверия к финансовой системе, – одна из главных проблем, препятствующих трансформации сбережений в инвестиции. Это, кстати, напрямую способствует взрывному росту внешних заимствований в корпоративном секторе и росту корпоративного долга перед внешними кредиторами, наблюдаемому в последние годы.
Более долгосрочное отрицательное последствие дефолта – падение кредитоспособности России как заемщика – благодаря внешнему «сырьевому гранту» потеряло актуальность
(страна впервые за почти 20 лет перестала зависеть от внешних кредитов как источника финансирования бюджетного дефицита), а по мере достижения макроэкономической стабилизации и накопления финансовых резервов сошло на нет. Сегодня у страны высокие инвестиционные рейтинги, а риски дефолта по суверенному долгу оцениваются как низкие.
Таким образом, Россия, в принципе, довольно легко отделалась от последствий кризиса 1998 года и даже сумела использовать их с выгодой для себя. Частично это объясняется благоприятными внешними обстоятельствами, частично – резким усилением дисциплины и профессионализма в макроэкономической политике, непосредственно связанным с последствиями дефолта. Нельзя забывать и о том, о чем у нас говорят не часто – о результатах реформ 1992–1998 годов, либерализации и приватизации экономики, заложивших фундамент для устойчивого экономического роста последних 10 лет.
Все сказанное выше вовсе не означает того, что принятое в августе 1998 года решение о дефолте по суверенным долгам было правильным (обсуждение этого вопроса – тема отдельной статьи). Однако
надо отдать должное стране и людям, ответственным за экономический курс постдефолтного периода, — они смогли извлечь многое из открывшегося после августовского кризиса 1998 года благоприятного стечения обстоятельств.
Безусловно, были варианты. Политика могла быть менее дисциплинированной и более популистской, ревизионизм по отношению к рыночным реформам 1990-х годов – более сильным, что резко уменьшило бы возможности экономики для последующего масштабного роста. Стоит сказать отдельное спасибо кабинету Евгения Примакова за то, что этого не произошло – хотя именно от этого правительства ждали интервенционистских и популистских решений в момент, когда разочарование политикой «либералов» достигло пика, и политическая ситуация способствовала такому развороту.
В общем, все могло бы быть гораздо хуже. Проблема в одном – память у людей коротка, и
забвение дефолта неизбежно влечет за собой «расслабленное» отношение к поддержанию финансово-экономической дисциплины. В России можно отчетливо увидеть признаки такой расслабленности – непроцентные расходы федерального бюджета выросли с 12,3% ВВП в 2004 году до более 18% ВВП сегодня, Стабилизационный фонд ликвидирован,
а его накопительная составляющая – Фонд национального благосостояния – секвестрирован до суммы менее чем в $33 млрд, остальное передано в «резервный фонд», который может тратиться на финансирование ненефтегазового дефицита бюджета, т. е. текущие расходы.
Власти уверовали в устойчивость высоких мировых цен на нефть. Но, во-первых, она далеко не гарантирована, а во-вторых, интервенционистские тренды последнего времени, отказ от структурных реформ и ослабление позиций частного сектора создают для страны новую проблему – риск быстрого проедания «подушки безопасности» российской экономики, накопленных государством финансовых ресурсов. Причем это может произойти и без падения мировых цен на нефть. Мировой кредитный кризис снижает доступность зарубежных кредитов для корпоративного сектора, а нереформированная финансовая инфраструктура по-прежнему не в состоянии в адекватной степени мобилизовать сбережения россиян – это значит, что все больше государственных средств прямо или косвенно будет уходить на поддержку корпоративного сектора. Способности расширяющегося госсектора к развитию и реализации эффективных проектов вызывают большие сомнения – скорее, создаваемые госкорпорации видят себя крупными реципиентами господдержки.
Все это значит, что нагрузка по содержанию выстроенной в последние годы государственно-капиталистической модели экономики, скорее всего, в преобладающей степени ляжет на государство. Прибавьте к этому устойчивый тренд на рост госрасходов – и
возможная судьба накопленных государством финансовых резервов в ближайшие годы видится вовсе не такой уж безоблачной.
Пока что новый дефолт России не грозит. Но, как показывает опыт дефолта предыдущего, несвоевременное расслабление, потеря финансовой дисциплины могут стоить весьма дорого. При этом не факт, что и в дальнейшем обстоятельства будут к нам так же благоприятны, как в постдефолтные годы.
