Цивилизация
Право же, не стоило нашему бывшему президенту публично высказывать сомнения в прочности украинского государства. Мол, это всего-навсего геополитическое недоразумение, готовое развалиться на части при мало-мальски ощутимом толчке.
И дело тут даже не в том, что это высказывание было шокирующей демонстрацией бестактности по отношению к Украине.
К бесцеремонности России во внешней политике как знаковому атрибуту процесса «вставания с колен» все уже давно привыкли.
Просто Владимир Путин походя швырнул камень в украинскую государственность, даже не задумываясь о том, что сам живет в стеклянном доме, который настолько хрупок, что дважды разваливался в течение одного века. При этом камнями в этот самый дом никто особо не швырялся. Если, разумеется, не вспоминать о заговоре жидомасонов, Ленине в пломбированном вагоне и о происках ЦРУ.
Беда в том, что наш сегодняшний дом все так же уязвим, как и во времена распада российской, а затем и советской империй. И, прежде всего, потому, что он по-прежнему являет собой достаточно неестественное этнополитическое образование, порожденное «территориальным обжорством» российских монархов, о бессмысленности которого (по принципу «что плохо лежит») говорил в своих мемуарах еще Сергей Юльевич Витте.
Разумеется, указывая на эту особенность российского государственного строительства, граф Витте говорил, в первую очередь, о том, что нечеловеческий территориальный размах России обрекает ее экономику на экстенсивное развитие и требует неимоверных, изнуряющих и априори недостаточных усилий для административного управления страной. Но
неэффективность российской государственной системы усугублялась этнокультурной, этнопсихологической и религиозной пестротой, если не просто несовместимостью ее составных частей.
Вот уже семнадцать лет, как Россия не может обрести душевное равновесие, которое она потеряла с «отложением» бывших союзных республик. И вот уже семнадцать лет, как российское, а точнее говоря, русское общественное сознание упорно отказывается от объективного осмысления причин распада СССР, утешая себя примитивными версиями об «амбициях республиканских лидеров, мечтавших о почетных караулах в зарубежных аэропортах» либо о разрушительных кознях американских спецслужб.
Из российской империи, на какое-то историческое мгновение ослабившей мертвую хватку самодержавия, нации разбегались в надежде обрести свою идентичность. Именно поэтому большевики, загнавшие обратно большинство беглецов, попытались во избежание рецидива подсластить им пилюлю, наделив их декоративным суверенитетом в виде статуса союзных республик. Это обстоятельство многие в России считают главной причиной распада СССР. Но если это утверждение и справедливо, то лишь в незначительной степени. На самом деле
российскую, а затем и советскую империю разрушила объективная невозможность сосуществования, по существу, чуждых друг другу культур, случайно оказавшихся вместе в условиях унитарного государства.
Но этому во многом способствовали некомпетентность, а иногда и элементарное невежество советских чиновников, которые заботились лишь о формальном поддержании территориальной целостности государства, не вдаваясь в тонкости местных процессов.
Ставшая уже апокрифом фраза кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС В.И.Долгих, приехавшего в 1988 году в Ереван разбираться в карабахском конфликте: «Ну что тут не поделили между собой два братских мусульманских народа?» — исчерпывающе иллюстрирует степень этого невежества. Но советскому руководству нужно было специально зажмуриваться (а оно так и делало), чтобы не видеть, как в союзных республиках, особенно в Средней Азии и в Закавказье, неумолимо возрождаются традиционные формы общественных отношений и традиционный менталитет, не имеющие ничего общего с идеологическим мифом о «советском народе как новой исторической общности».
Сегодняшняя Россия гораздо менее «пестра» по своему этническому составу. Из крупных этнических образований с мощно выраженной национально-культурной идентичностью в ней остались разве что республики Северного Кавказа и Татарстан. Но здесь «русская» Россия сталкивается с новой для себя ситуацией, когда при всем разнообразии своих культур эти республики потенциально объединены общей религией – исламом. Тонкости этого неизбежного процесса игнорируются федеральной властью, которая видит в нем не столько естественное явление, сколько грядущую угрозу экстремизма.Травмированные кровавым прецедентом чеченского сепаратизма изобретатели «вертикали власти» и «суверенной демократии» смутно ощущают опасность новых потрясений на этно-религиозной почве. Но как их предотвратить, они решительно не знают. Пока что
единственным фактором, замедляющим приход новой волны сепаратизма, является, как это ни парадоксально, тотальная коррумпированность российской административной системы.
В этих условиях Москва закрывает глаза на вооруженный беспредел, царящий в северокавказских республиках, и на феодальное самодурство местных вождей, которых она балует столь же щедрыми, сколь и бессистемными финансовыми вливаниями, рассчитывая на «откат» с их стороны в виде формальной лояльности центру. Вряд ли стоит напоминать о том, что в этих условиях федеральное законодательство полностью погребено под местными традициями общественного устройства.
Но зато как чувствительны были федеральные власти к прагматичной, казалось бы, попытке руководства Татарстана перевести татарский алфавит с кириллицы на латиницу. Или к намерению бывшего президента Ингушетии Руслана Аушева официально разрешить фактически существующее многоженство в республике. Не будем сейчас обсуждать целесообразность этих инициатив, которые, естественно, были пресечены на корню как противоречащие федеральному законодательству. Проблема заключается в другом.
Нам не устают повторять, что «суверенная демократия» является демократией, сообразующейся с российскими традициями и общественным сознанием. Но
если под выражением «российские» не подразумевать «русские» традиции, то тогда получается, что и татары, и ингуши, и чеченцы, и те же якуты, и буряты вправе строить свою демократию в соответствии с их национальными традициями столь же истово, как это делают их русские сограждане.
Поскольку они вовсе не обязаны вдохновляться сугубо русскими химерами о «Третьем Риме», «духовности» и прочей «соборности». Тем более что они живут на своей исконной земле, а не являются иммигрантами. Но каждый из них понимает: если им отказывают в этом праве, то только потому, что они были когда-то покорены «титульной нацией», которая все еще воспринимает их в качестве некоего орнамента для собственного величия.
Кстати, легко вообразить, с каким «антиэкстремистским» негодованием отреагируют в Москве, если какой-нибудь из российских мусульманских лидеров последует примеру РПЦ и столь же категорично потребует считать всех этнических башкир, татар, чеченцев, ингушей, дагестанцев и т.д. мусульманами по определению.
Но если национальная возбудимость русского большинства нашей страны просыпается при каждой реальной или мнимой попытке его дискриминации в какой-нибудь гостинице Анталии или на сессии ПАСЕ, то не легкомысленно ли считать, что остальные жители России не замечают дискриминации со стороны собственного же государства? Не говоря уже о том, что на уровне общественного мнения им постоянно, а, главное, безнаказанно напоминают о «второсортности» их российского гражданства, рекомендуя оставаться у себя дома и не слишком-то разъезжать по русским городам и весям.
К этому добавляются глухие, но неистребимые конфликты местного характера – ингуши и осетины, кабардинцы и балкарцы, клановые распри в Дагестане.
Суммируя все эти, по существу, лежащие на поверхности явления, нетрудно увидеть, что речь идет, по сути, о факторах, катализирующих в каждом отдельном случае потребность в национальной идентичности точно так же, как обиды на Запад катализируют ту же потребность в «русской» России. И если этот неизбежный процесс не ввести в позитивное русло, он может рано или поздно спровоцировать уже не спонтанный, а концептуальный сепаратизм. Разумеется,
взрыв на Кавказе может и не произойти. Но он обязательно произойдет, когда ничем не компенсируемая несовместимость национальных самосознаний достигнет критической массы, которая уже накапливается в «нерусской России» под растерянным взором федеральных властей.
Кто-то найдет, возможно, это определение неуместным, но трагикомичность ситуации заключается в том, что тревогу за территориальную целостность России и, в частности, за будущее Северного Кавказа сегодня вроде бы испытывают и российские официальные лица, и эксперты, и многие средства массовой информации. Вот один из наиболее характерных заголовков последних дней: «Распад России начнется с Северного Кавказа». Но когда речь заходит о факторах, создающих эту угрозу, начинается старая сказка про «внешнего бычка», которая благополучно избавляет федеральное руководство от необходимости срочно искать новые и более адекватные подходы к этой жизненно важной для России, но так и не решенной проблеме.
Например, бывший посол РФ при Европейском Союзе, а ныне сенатор от Ингушетии Василий Лихачев заявил на днях буквально следующее: «У меня создается впечатление, что в отношении Ингушетии так же, как и в отношении РФ в рамках идеологического центра разведки США, по линии МИ-5 и МИ-6, идеологических центров ЕС и Североатлантического блока имеются планы по активной работе на чеченском, ингушском и североосетинском направлениях».
При всем уважении к впечатлительности сенатора думается, однако, что
если «идеологические центры разведки США» и иже с ними знакомы хотя бы на уровне новостной хроники с ситуацией на Северном Кавказе и с качеством федеральной политики в регионе, то они вряд ли утруждают себя составлением «планов по активной работе».
А, скорее всего, прагматично ждут, когда панические прогнозы российских политиков и экспертов сбудутся в полном соответствии с нынешней динамикой российского бытия.
Не везти же им Ахмеда Закаева через всю Европу в пломбированном вагоне.
