Замена или не замена портретов в чиновных кабинетах, раздел государственных резиденций между новым и старым президентами, особенности телепоказов встреч главы государства Дмитрия Медведева и главы правительства Владимира Путина и многие прочие не менее важные и символические сюжеты занимают умы ждущих перестановки в российских верхах праздных наблюдателей и вполне серьезных аналитиков. Для последних, правда, исторический передел Бочарова ручья любопытен не сам по себе, а как знак реального разделения полномочий. Полномочий, которые, как намекнул сам Путин, будут делиться самым нестандартным образом: «Должность председателя правительства Российской Федерации не может быть переходной… Я, конечно, буду работать с такой же отдачей, как и работал в должности президента… А по срокам — сколько будет работать Дмитрий Анатольевич в качестве президента…»
Стоит напомнить, что
ни при Ельцине, ни при самом Путине не было еще такого премьера, который бы работал столько же, сколько президент.
По Конституции, которую так свято и трепетно решено не менять, председателя правительства назначает и смещает президент (ст. 83) и делает это по собственному, а не премьерскому усмотрению. Кое-какую роль при этом играет парламент, но парламентом у нас руководит президентская администрация. Это не по Конституции, просто так сложилось. Неужели будет пересмотрено?
И вообще, администрация президента с давних пор занимается экономикой и по традиции имеет по этим вопросам мнения, не совпадающие с правительственными. Скажем, главный экономист Кремля Аркадий Дворкович считает, что налоги надо снижать, а Минфин и, в частности, статс-секретарь, заместитель министра Сергей Шаталов считает, что на ближайшие три года о послаблении налоговой нагрузки на бизнес надо забыть.
Путин-президент использовал эти разногласия для контроля над правительством, Путин-премьер должен будет бороться против того, чтобы кто-либо использовал их против него.
И добиться ему этого будет сложно. Точнее, сложно — если оставаться в формальных рамках. Потому что по Конституции администрация президента всецело подчинена президенту (ст. 83). Он же по своему усмотрению может председательствовать на заседаниях правительства. Он же (ст. 83) назначает и снимает вице-премьеров и министров (правда, по представлению премьера). Он же руководит силовиками, потому что главнокомандующий (ст. 87), и «формирует и возглавляет Совет Безопасности» (ст. 83).
Разумеется, кое-что тут легко скорректировать, подправив федеральные законы, касающиеся вышеупомянутых органов, а тем, что без переделки Конституции не поправишь — просто пренебречь.
Вполне возможно, что Путин имел в виду именно правку законодательства, когда сказал: «Полномочий достаточно, и мы распределим с Дмитрием Анатольевичем — если избиратель разрешит нам это сделать…» Избиратель? Разрешит? Можно, конечно, вообразить себе и какие-то референдумы, но более вероятно, что «избиратель» — это просто псевдоним парламента, которому, в случае чего, поручат расширить права премьера.
Расширить — да. Но ведь не до бесконечности. Традиции премьерства у нас и без этого разнообразны.
За Фрадковым — Зубковым забыли мы, что бывали у нас и премьеры-тяжеловесы: Черномырдин, Примаков, Касьянов. Путин, видимо, и будет похож на такого тяжеловеса, хотя, конечно, еще тяжеловеснее.
Может быть, больше всего — на Примакова, с которым его будут роднить: близость с силовиками, поддержка парламента и слабость президента (как потом выяснилось, в примаковском случае — временная). Вполне возможно, Путин возьмет на вооружение и подход Примакова к главному премьерскому занятию, руководству экономикой — подход отстраненно-контролирующий.
При Примакове конкретными делами ведали вице-премьеры. Не исключено, что и при Путине тщательно подобранный корпус верных зампредов правительства (из которых, возможно, один — главный) возьмет на себя работу коллективного, если не единоличного, «технического премьера». А уж
Путин оставит себе роль премьера «политического», который обнародует стратегические замыслы, выявляет виновников неудач и дружески беседует о возвышенных вещах с высокими гостями на горнолыжных трассах.
Эта позиция была бы не только выигрышна, но и органична. Путин, с его прирожденной тягой контролировать и наблюдать, никогда напрямую не руководил экономикой. Ни в краткосрочную бытность премьером в 1999-м, когда управлял войсками. Ни на ранних этапах своей московской биографии, когда директорствовал в ФСБ, а до этого возглавлял контрольное управление ельцинской администрации. Ни в петербургском правительстве Собчака, в котором финансами и экономикой ведал Алексей Кудрин, городским хозяйством — Владимир Яковлев, а Владимир Путин занимался внешними связями, силовиками, давал советы мэру, а в его отсутствие вел правительство.
Детский вопрос: а хорошо ли Путин знаком с большой экономикой? В 90-е годы он, видимо, знал ее не очень хорошо, однако затем многое освоил. «Он человек долга: раз экономика попала в его ведение, значит, садится и изучает экономику». Так говорил в первый год путинского президентства ближайший его (в ту пору) экономический советник, относившийся к нему (в ту же самую пору) весьма восторженно.
Сегодняшний Путин знаком с данным предметом как минимум не хуже любого своего предшественника-премьера, не считая Гайдара. И, возможно, мог бы стать вполне успешным главой правительства, если бы не крайнее нежелание (а пожалуй, и неумение) нести ответственность за что-либо неприятное, непопулярное и вообще навлекающее критику. Недаром половина его президентской работы была посвящена тому, чтобы критика исчезла как явление.
Но в том-то и дело, что это такое явление, которое вообще исчезнуть не может и уж точно будет на подъеме в предстоящие годы. Впереди ведь не учетверение производительности труда, а борьба с ухудшением экономической конъюнктуры. Подстилаемая сейчас соломка долго не прослужит.
Когда «технические» замы выработают свой ресурс, держать удар придется «политическому премьеру». И тут уж жди сюрпризов.
Впрочем, это вторая, если не третья фаза гипотетического путинского премьерства. А сейчас-то на подходе первая, которая ведь тоже не обойдется без неожиданностей.