Цивилизация
Среди множества открытий, которые верховное начальство готовит нам к 2020 году, самое захватывающее — полный пересмотр всех народных представлений о двух святых вещах: о труде и о денежном вознаграждении за него. Слово «пересмотр» я употребляю в том лишь смысле, что начальство воображает: оно распорядится — и народ пересмотрит. Сам-то народ еще и не знает, какая ловушка для него приготовлена умными людьми.
Сличим несколько цифр. «Реальные доходы людей за 8 лет выросли в 2,5 раза. Я прекрасно знаю всё, что связано с инфляцией — рост цен и так далее — но, повторю, реальные доходы всё-таки выросли в 2,5 раза» (из прощальной президентской речи Путина перед Госсоветом). Добавим, что реальная зарплата росла даже еще быстрее, чем реальные доходы, и за те же восемь лет увеличилась больше, чем втрое. И валовой продукт тоже рос хорошо, хотя и не так стремительно. Он увеличился меньше, чем в два раза. А прирост производительности труда был и того скромнее.
В последнее время стихийно утвердился своего рода коэффициент: реальная заработная плата растет в три раза быстрее, чем производительность труда (соответственно 15–18% и 5–6% в год).
Начальство, как и мы, не лишено прозорливости и тоже почувствовало, что благосостояние начинает вступать в некий конфликт с экономикой. И указало путь спасения — «инновационный сценарий». «Реализация инновационного сценария развития позволит нам добиться кардинального повышения производительности труда. В основных секторах российской экономики должен быть достигнут как минимум четырехкратный рост этого показателя за 12 лет» (из той же речи Путина).
Произведем несложные арифметические действия и убедимся, что отныне (если планы сбудутся, конечно) производительность труда перейдет в галоп, удвоив, если не утроив, свой темп — процентов так до 13 в год.
А как же с заработками? Тут картина обратная. Сам-то Путин никаких цифр не назвал, но кто же лучше знает «инновационный сценарий», чем его составители? «По инновационному сценарию… в период 2008–2020 гг. реальные располагаемые доходы вырастут почти в 2,5 раза» (статс-секретарь Минэкономразвития Анна Попова). С учетом того, что это увеличение расписано на 12–13 лет, темпы роста заработков и прочих доходов должны уменьшиться против нынешних раза этак в полтора и, следовательно, явственным образом отстать от темпов роста производительности. Иными словами,
будущий триумф-2020 состоится лишь в том случае, если наша исторически сложившаяся парадигма труда и доходов перевернется с ног на голову. Или с головы на ноги — как хотите.
После этого остается сделать две вещи. Во-первых, уговорить народ больше работать и меньше зарабатывать. Во-вторых, загнать экономику на тропу радикального обновления. Что касается первого, то неписаный общественный договор путинской эпохи как раз на том и стоит, что массам позволено взять реванш и за дефицитные 80-е, и за изматывающие 90-е. Люди потребляют то, что тогда недопотребили, и за это готовы простить начальству очень многое. А человек, как известно, привыкает ко всему. В том числе и к непрерывному росту зарплат, и к снижению качества труда. Притом привыкает к этому легко, а отвыкает трудно. Сомневаюсь, что начальству хватит духа приказать ему переменить правила игры.
Разумеется, «приказать» может и ухудшение экономической конъюнктуры. Против этого-то не попрешь. Правда,
плохая экономическая конъюнктура — это не только встряска рынка труда, но и хорошая встряска политического рынка.
Но мы сейчас не об этом. Мы о винтиках и рычагах предполагаемой нашей двенадцатилетней модернизации. О тех волшебных словах, которые сделают ее явью. К словосочетанию «средний класс», которое по частоте официального употребления скоро, вероятно, обгонит ненормативную лексику в употреблении неофициальном, присоединено могучее слово «инновация». «Средний класс», непрерывно нарастая числом, создаст и запустит в работу «национальную инновационную систему», которая «должна базироваться на всей совокупности государственных и частных институтов, поддерживающих инновации». Так сказал президент.
Попробуем вникнуть. Действительно ли нынешний наш «средний класс» (по научному определению: «лица со среднедушевым доходом свыше 6 прожиточных минимумов, а также имеющие автомобиль, банковские сбережения и возможность регулярного отдыха за границей») нацелен трудиться от зари до зари, придумывать и внедрять всякие там нанотехнологии, «снижать издержки, обновлять продукцию и гибко учитывать запросы потребителей»?
Опросы показывают, что честолюбивая молодежь стремится нынче не в свободнорыночный бизнес, а в госучреждения, в естественные монополии и в прочие государственные и окологосударственные корпорации-гиганты.
Там уют, покой, престиж и вдосталь «нанотехнологических» казенных субсидий, за расходование которых никогда не придется держать ответ.
Да что опросы! Почти все энтузиасты раннего капитализма, которых я знал лет 15–20 назад, работавшие днем и ночью, создававшие предприятия на пустом месте, «гибко учитывавшие запросы потребителей», рисковавшие имуществом и головой, сегодня либо под государственными крышами, либо уехали, либо ходят в неудачниках.
Таковы нынче реальные заповедники нашего «среднего класса», которые Путин не совсем последовательно, но метко назвал «забюрократизированной, коррумпированной системой, не мотивированной на позитивные изменения, а тем более на динамичное развитие. Эту систему начальство с напускной строгостью бранит. Но и мобилизует, надеясь ее руками навязать экономике выдуманные самим же начальством «инновации».
Нет, не будет четырехкратного роста производительности к 2020 году, как не было в свое время общедоступного «Жилища-2000», а до этого не было коммунизма к 1980 году, да и много чего еще не было.
Но самое занятное, что большой скачок производительности не только возможен, но уже и происходил — на отдельно взятых участках и в особых условиях.
Пример. В городе Петербурге как раз за МЭРТовский двенадцатилетний срок, но только в 1990–2002 годах, на месте старинной советской пищевой промышленности (13% городского промышленного производства в 1990-м) возникла совсем на нее не похожая современная пищевая отрасль (38% городского промышленного производства в 2002 году). К тому времени в этом секторе работало меньше 15% занятых в промышленности Петербурга, и, соответственно, производительность труда втрое превышала среднюю на остальных городских промышленных предприятиях. В последующие годы петербургский пищепром продолжал расти, но чудес уже не являл.
Чудо заняло лишь дюжину лет и объяснялось четырьмя причинами: почти свободной тогда конкуренцией, почти свободным притоком капиталов и ноу-хау, устойчивым покупательским спросом, но главное — почти полным тогдашним равнодушием городских и федеральных властей, которые не догадывались гордиться своей пищевкой, не навязывались с «инновациями» и ограничивались довольно умеренной данью.
Четыре перечисленные причины — это и есть четыре отличия живого экономического организма от тех хозяйственных франкенштейнов, которым сейчас велено завоевать для нашей страны место «в числе мировых технологических лидеров».
