Цивилизация
2008 год начался для российской внешней политики под знаком Восточной Европы. В январе Россия подписала с Болгарией и Сербией соглашения о сотрудничестве в нефтегазовой области, которые стали важным шагом к реализации проекта «Южный поток». Этот газопровод обеспечит российским и среднеазиатским газом европейских потребителей в дополнение к ныне существующим магистралям и строящемуся «Северному потоку», который поведет газ по дну Балтики из России в Германию.
Активизация восточноевропейской политики Москвы связана, прежде всего, с созданием этих газовых «клещей», в которые Россия берет Европу.
В число заметных направлений внешней политики России Восточная Европа вернулась после довольно долгого перерыва лишь в последние годы. Далеко не случайно это произошло после «оранжевой революции» на Украине и ряда «газовых войн» России с той же Украиной и Белоруссией. Возникла проблема транзита самого ходового нынче российского товара, возник и интерес к былым союзникам, пополнившим не так давно ряды НАТО и ЕС.
Старт новой политике, судя по всему, был дан во время поездки Владимира Путина в Венгрию и Чехию в 2006 году, в ходе которой основное внимание уделялось именно экономическим вопросам. Путин сделал и некоторые символические жесты, важные для восточноевропейцев, — например, возложил венок к Мемориалу жертвам событий 1956 года, когда советские войска жестоко подавили венгерское национально-освободительное движение. Вскоре после визита Путина премьер-министр Венгрии Ференц Дюрчань начал выступать с весьма дружественными по отношению к России заявлениями. Подоплека этих симпатий прозрачна: «Южный поток» на пути с Балкан в Центральную Европу пройдет через территорию Венгрии.
Довольно скоро стало ясно, что
Москва явно делит восточноевропейские страны на «хорошие» и «плохие».
Если в отношениях с Венгрией, Словакией и отчасти Чехией произошло потепление (не изменившее, впрочем, геополитического выбора этих стран в пользу европейской и евроатлантической интеграции), то, к примеру, с Польшей Россия оставалась на ножах до самого последнего времени. Винить в этом лишь российскую сторону никак нельзя: при правительстве Ярослава Качиньского Варшава умудрилась испортить отношения не только с Москвой, но и с Берлином, Брюсселем и Парижем. Приход к власти либеральной партии «Гражданская платформа» во главе с Дональдом Туском сулит позитивные перемены. Польша и Россия уже обменялись дружественными жестами: поляки заявили, что перестают блокировать переговоры о подписании нового партнерского соглашения между ЕС и Россией, а российская сторона отменила эмбарго на импорт польского мяса.
8 февраля премьер-министр Туск прибывает в Россию, и, хотя трудно рассчитывать, что Москва и Варшава вдруг станут лучшими друзьями, сам факт визита уже показателен.
Ни Ярослава Качиньского, ни его брата-президента Леха в Москву не звали, да они и сами не стремились (Лех Качиньский даже заявил как-то, что готов встретиться с Владимиром Путиным, но «на нейтральной территории»).
Проблема «Северного потока» остается камнем преткновения в российско-польских отношениях. Польша, равно как и Украина с Белоруссией, обеспокоена тем, что может, по крайней мере частично, утратить статус транзитного государства на пути российских углеводородов к западным потребителям. Возражения против этого проекта высказывали и многие эксперты, в том числе российские, считающие «Северный поток» слишком дорогостоящей и чрезмерно политизированной затеей. Однако экономические резоны — одно, а политические соображения — другое.
Какова бы ни была рентабельность «Северного потока», сам этот проект очень соответствует духу путинской внешней политики по отношению к Европе.
Политика эта навевает воспоминания о XIX веке с его «концертом держав», вершивших судьбы мира. Иногда возникает ощущение, что нынешняя Россия с радостью вернулась бы в те времена, когда реальных игроков на геополитической сцене было немного, а странных надгосударственных образований вроде Евросоюза не было вовсе. Россия старательно поддерживает партнерские связи с одними европейскими странами (в первую очередь с Германией и Францией), ведет «холодную войну» с другими (с Великобританией и той же Польшей), но, похоже, считает не столь значимыми отношения с Евросоюзом в целом. Саммиты ЕС — Россия, конечно, проходят регулярно, но действительно важных решений на них давно не принималось, и встречи эти все больше напоминают сугубо протокольные мероприятия.
Москва предпочитает строить отношения с европейцами на двусторонней основе.
Брюссель же занят внутренними проблемами, в первую очередь структурной реформой ЕС.
Именно эта реформа может поставить перед партнерами Евросоюза, в том числе Россией, ряд неожиданных вопросов. Подписанное в декабре лидерами стран ЕС Лиссабонское соглашение — в случае если оно будет ратифицировано 27 странами союза — де-факто предусматривает постепенную федерализацию ЕС. Предполагается, что внешняя политика Европы будет более согласованной и единой — с этой целью, в частности, учреждаются посты президента и фактического министра иностранных дел ЕС. Таким образом,
в отношениях с Европой будет все труднее действовать по принципу «разделяй и властвуй», поддерживая тесные контакты с одними членами союза, враждуя с другими и не замечая третьих.
Это, правда, относится к средне- и долгосрочной перспективе: ЕС — достаточно громоздкая организация, и ее реформирование займет не один год.
Но и в перспективе краткосрочной проблем не избежать. И дело не только в том, что в Европе с большим беспокойством, иногда чрезмерным, воспринимают усиление позиций России. Те страны, которые считают, что путинская «газовая дипломатия» в наибольшей мере задевает их интересы, ищут «асимметричные ответы» на действия Москвы. Как бы ни относиться к братьям Качиньским, своим многомесячным блокированием переговоров о новом договоре между ЕС и Россией они показали, что и Польша вполне способна создать серьезные проблемы в отношениях Евросоюза с одним из его основных партнеров. Да и ситуацию вокруг объектов американской ПРО в Польше и Чехии, вызывающих такое недовольство в Москве, трудно рассматривать вне контекста отношений этих стран с Россией. Равно как и строительство совместной АЭС, о начале которого заявили Польша и страны Балтии, чтобы уменьшить свою энергетическую зависимость от России. Если прибавить к этому традиционно прохладные отношения Москвы с прибалтами и нынешний российско-британский кризис,
можно говорить о существовании в ЕС группы стран, выступающих с не самых благожелательных для России позиций. Соответствующего же «блока друзей» в составе ЕС у России нет.
Хотя сотрудничество с Германией, Францией и Италией остается достаточно прочным, эти страны все реже готовы отказываться от принципа общеевропейской солидарности во внешней политике: во время прошлогодних конфликтов России с Польшей и Эстонией ЕС достаточно единодушно поддержал своих восточноевропейских членов. Скрепленная газовыми договоренностями дружба Москвы с балканскими странами тоже не так прочна, как кажется на первый взгляд. Так, через пару дней после подписания соглашения с Кремлем о сотрудничестве в строительстве «Южного потока» премьер-министр Болгарии Сергей Станишев заявил, что его страна не намерена отказываться и от участия в конкурирующем проекте «Набукко» — газопровода, ведущего из Центральной Азии в Европу в обход России.
Конечно, все эти проблемы могут пока казаться мелкими и не слишком опасными. Присутствие российского сырья и российского капитала в Европе становится все более ощутимым, и в ближайшие годы эта ситуация вряд ли изменится. Но не стоит забывать, что зависимость поставщика и потребителя взаимна, и в этом плане правление Владимира Путина стало вопреки всем политическим заявлениям эпохой европеизации России, ее привязки — пока в основном экономической — к складывающемуся единому европейскому пространству. Звучавшие одно время голоса о возможной переориентации российского сырьевого экспорта да и чуть ли не всей экономики на рынки Китая, Индии, Юго-Восточной Азии и т. д. уже почти не слышны. Европа остается основным партнером России.
А это вновь ставит перед Москвой вопрос о том, как дальше строить отношения с ЕС, в том числе с его восточноевропейскими членами. За годы правления Владимира Путина Россия одержала на этом направлении ряд тактических побед. Однако
уходящий российский президент показал себя в отношениях с Европой главным образом как эффективный менеджер, но не политик-стратег. Делать же стратегический выбор, очевидно, придется уже преемнику Путина
(или все-таки самому Путину, но в новой политической роли). Выбор этот выглядит довольно ясным. Один вариант — продолжение нынешней политики, т. е. ставка на сырьевой экспорт при сохранении прохладных политических отношений с Европой (в конце концов, советские газ и нефть шли на Запад даже в разгар «холодной войны»), попытки расколоть ЕС, опираясь на одни европейские страны в ущерб другим, и вялотекущая борьба с Западом за сферы влияния на Балканах и в некоторых странах СНГ. Вариант другой — распространение сотрудничества с ЕС на другие сферы, включая политическую, и постепенное превращение России в часть «большой Европы» — геополитического призрака, который никак не может обрести плоть.
Пока что второй вариант может показаться чистой утопией. Ведь его реализация, во-первых, зависит не от одной России, а во-вторых, для этого потребуются немалые изменения и в российской внутренней политике. Впрочем, не меньшей утопией лет 20–25 назад казалось крушение соцлагеря и вступление Восточной Европы в Евросоюз.
