Социокультурные пристрастия и фобии в политическом спектре представлены почти так же полно, как в обществе. Но когда речь идет о реальных интересах и потребностях, притеснениях и несправедливостях, граждане оказываются один на один с властью и главными своими обидчиками – чиновниками. И обывателям остается или плюнуть и приспосабливаться, или начать самостоятельно бороться и протестовать против чиновного беспредела и административного произвола.
Через годы тренировок, набитых шишек, столкновений вырастут реальные политические организации, способные организовывать, возглавлять и выражать общественный протест.
По идее, именно этим сегодня и должны заниматься отчасти партии, отчасти – профсоюзы.
Но так получилось, что вместо подлинных политических партий в России после расколов конца 80-х (идеологический) — начала 90-х (имущественный) годов стали создаваться структуры, которые правильнее было бы назвать «социокультурными партиями». Имея под собой более или менее естественное основание, вырастая из активности той или иной части общества, как коммунистические, так и либеральные организации выражали не социально-экономические интересы современных классов, а социокультурные предпочтения аналогичных групп, разные социокультурные миры и языки, характерные, в общем-то, для меньшей части современного общества.
КПРФ – не партия наемного труда. Это партия ностальгии по образу жизни 70-х годов. Недавно запрещенная властью РКРП-РПК – не партия рабочего класса, а общество любителей героического эпоса раннесоветской эпохи. «Яблоко» — не партия образованной части среднего класса и высококвалифицированных профессионалов, но организация правозащитников и борцов за гражданские права в романтической версии 1987 года. СПС – не партия предпринимателей, а компания уверовавших во всемогущество рынка.
Поэтому все эти образования (а в современной России только они хоть как-то напоминают партии) борются не за выражение конкретных экономических интересов, а лишь за право декларировать их на избранном каждой из них языке. И – вот парадокс — ближе всего к эталону оказывается «совсем-не-партия», квазипартия «Единая Россия», как единственная организация, защищающая некие реальные интересы – интересы паразитирующей бюрократии.
В результате имитирующие политическую деятельность партии живут отдельно от тех или иных общественных настроений, интересов, надежд, чаяний.
Конечно, партии говорят о них, пытаются к ним апеллировать, но куда важнее для них сохранять верность избранной социокультурной и языковой нише. «Яблоко» готово рассуждать о необходимости развития высоких технологий. Но в советской истории тема Гулага и репрессий для яблочников всегда будет важнее проблем индустриализации и освоения космоса. СПС не против разговоров о бизнесе, но никогда не признает, что западный, построенный на частной инициативе мир давно отказался от идеи саморегулирующегося рынка. КПРФ сколько угодно может говорить об угнетенных рабочих и крестьянах, однако никогда не позовет их на баррикады и пугается самого слова революция, если оно не касается прошлого. И так далее.
Профсоюзы России столь же мало напоминают профсоюзы, сколь мало стиль сегодняшней газеты «Правда» похож на язык большевиков, а Чубайс – на классического либерала.
Главное, чего они боятся – любых конфликтов и трудовых споров. Основное желание – чтобы никто не мешал проживать остатки собственности ВЦСПС и профсоюзные взносы. Есть правда немногочисленные альтернативные профсоюзы, подобные профсоюзам диспетчеров, «Защите» и т.д., но пока эти объединения носят локальный характер.
При этом нельзя сказать, что общество вообще не протестует. Напротив, если смотреть новостные ленты и рассылки неформальных и полуформальных организаций, то можно увидеть, что забастовки, акции протеста, пикеты и пр. происходит в стране постоянно. Но, в целом, конечно,
протестные настроения общества не только низки, но и явно снижаются.
И те акции, которые все же происходят, даже если о них становится известно, редко оказываются вдохновляющим примером для остальных. По данным ВЦИОМ, если в январе 2005 года 49% граждан считали возможными протестные выступления в своем регионе, то в ноябре 2007 года – всего 30% (правда, в октябре было 26% — цены-то растут). При этом в Москве и Петербурге выступлений ждут всего 21%, а именно в столицах во многом и решается судьба протеста. Если в январе 2005 года 27% отвечали, что готовы принять в этих акциях участие, то в ноябре 2007 года — 21%, а в столицах и вовсе 9%. Хотя чем меньше город, тем больше число потенциальных протестующих.
Существует версия, что
самоорганизация общества в борьбе за свои права начнется со среднего класса и групп, решающих частные, локальные проблемы.
Что она вырастет из акций протестов против точечной застройки, движений защиты прав автомобилистов и т.п. То есть пойдет по пути известной деполитизации.
Некоторые основания, связанные с инертностью и искусственностью политических партий и декоративностью профсоюзов, в таких рассуждениях есть. Но и деполитизированная самоорганизация не принимает пока масштабного характера.
Кроме того, самоорганизация такого рода лишь отчасти может способствовать пробуждению, мобилизации гражданского общества. Потому что, решая локальные задачи, она ограничивает, сдерживает государство и либо совершенствует государственную власть, либо выполняет работу по ее усилению, расширяя поле маневра последней. Но дело даже не в этом. А в том, что
общество по факту не готово к масштабному протесту – и масштабной самоорганизации.
Тому есть несколько причин.
Социально-экономическая ситуация в стране в последние годы действительно стабилизировалась. Доходы основных социальных групп действительно растут – связано ли это с разумной политикой власти или исключительно с нефтяной конъюнктурой, в данном случае не важно. Умелый PR власти усиливает положительный эффект экономических показателей. Контролируемые СМИ, в первую очередь, телевизионные, создают благостную картину.
Но объяснять настрой общества правильными комментариями наивно. Власть всего лишь сумела понять и использовать мысли и чаяния людей. Конформизм и усталость большинства – результат деятельности прошлой власти и реформ 90-х годов.
Третья причина в значительной степени перекликается именно с этим. Общество устало от 15 лет потрясений. На фоне Горбачева и Ельцина Путин воспринимается как первый руководитель, который не сделал ничего плохого обычному человеку. Большего от него, собственно, и не ждут – по принципу «от добра — добра не ищут».
При всей любви к Путину власть российское общество все равно не любит и ей не доверяет.
Но мирится, полагая, что мелкое хамство и самоуправство нынешней власти все же лучше, чем ее отсутствие. Обычный человек с властью соприкасается мало, чуть более значимый – имеет навык, как с ней ладить.
В противостоянии с властным самоуправством и хамством общество могло бы самоорганизоваться, если бы не четвертая причина. А она – в дискредитации самой идеи протеста.
При всей популярности рязановского «Гаража» общество в массе своей на опыте перестройки пришло к выводу, что сменить «старое правление» – лучший способ никогда ничего не построить.
Посылка представителей протестующих во власть оборачивается преуспеванием самих делегатов, но не решает проблем общества. Неважно, правы в этом отношении люди или нет. Важно, что под этим убеждением есть богатый отрицательный опыт. На предыдущем этапе общество растратило огромный объем энергии. Сегодня у граждан просто нет ни сил на протест, ни надежды, что этот протест к чему-либо приведет.
Обычно накопление энергии идет порядка 20 лет: одно поколение забывает о своих прошлых травмах, другое уходит, третье появляется на общественно-политической авансцене.
Новый выброс социальной энергии может произойти в промежутке между 2007-м и 2014-м годами – с известным тяготением к 2011-му году.
Через какую сферу прорвется этот выброс – через непосредственно-политическое действие (и появление новых партий), через политизирующиеся социально-экономические противостояния и трудовые споры (по модели польской «Солидарности»), через общественные частные неполитическое движения и создания альтернативных форм жизни (по типу движения хиппи) – пока открытый вопрос.
В принципе, основой масштабной и политизированной самоорганизации гражданского общества (в варианте возрождения институтов партий) может стать самоорганизация отдельных общественных групп по частным вопросам. Но для этого нужно появление новой генерации актива, ориентированного не на социокультурные предпочтения, а на выражение реальных и значимых интересов. Для ускорения этого процесса объективно необходимо встречное движение сверху вниз. Не от власти к обществу (хотя такая модель «по Гоббсу» тоже может иметь место), а от политической сферы в повседневность.
Автор – профессор Международного независимого эколого-политологического университета