Цивилизация
Август 1998 года, прежде всего, ассоциируется с существенными экономическими неурядицами, вызвавшими к жизни серьезный политический кризис. Считается также, что поучительный урок, данный российской экономике в 1998 году, пошел впрок, отсюда и в целом здравая экономическая политика следующих за «дефолтом» лет. Однако есть и другая точка зрения на те события, согласно которой экономические проблемы, вылившиеся в события августа 1998 года, стали следствием системного политического кризиса, урок из которого извлечен не был. В отличие от других стран Восточной Европы масштабные политические и социально-экономические преобразования стали не общенациональной задачей, а вопросом группы администраторов, чиновников, экспертов и какой-никакой вертикали власти.
Решения продавливались, однако эффективность этого приема неуклонно снижалась.
Прежде всего, потому что ресурсами для силовой политики власть не располагала. Государство было сильно государством — в иной ситуации этого могло и хватить, однако, к тому же еще совершенно не было денег. Отказ от диалога приходилось компенсировать бесчисленным количеством ситуативных компромиссов — «дать денег, чтобы не морочили голову». Тратить приходилось все больше и больше, а сократить расходы не было никакой возможности. Любая попытка навести порядок в финансах била по той или иной группе интересов, что автоматически вело к усилению давления на власть и ее институты. Приходилось одалживать — так и возникла т.н. «пирамида ГКО-ОФЗ». И не то чтобы ответственные лица в правительстве, администрации президента и Центральном банке не понимали опасности происходящего — просто возможностей исправить ситуацию было не слишком много. Адекватные меры требовали адекватной политической опоры, а ее не было. К середине 90-х годов Борис Ельцин и его команда не могли рассчитывать ни на широкую общественную поддержку, ни на влиятельные политические структуры. Однако при этом правящая команда практически исключала для себя саму возможность диалога с политическими оппонентами. В 1997 году предложение Ельцина о проведении круглого стола с оппозицией было воспринято, как сенсация, хотя что уж такого невероятного в обсуждении насущных вопросов представителями различных политических сил. Однако тогда в чести была формула «кто не с нами, тот против нас».
К августу 1998 года было очевидно, что продолжение прежнего курса невозможно. Не нужно иллюзий — если бы не было 17 августа 1998 года, то случилось бы какое-нибудь сентября. И попытка вернуть на пост премьер-министра Виктора Черномырдина провалилась бы несколькими неделями позже. Сюжет был уже написан, роли распределены. Тогда же происходящее называли политическим дефолтом: продавить свой курс сил уже не было никаких, а договариваться никто не умел, учиться пришлось на ходу.
Власть оказалась в вакууме, и платить за компромисс пришлось гораздо больше, чем предполагалось изначально.
Сегодня ситуация выглядит совершенно иначе. И с общественной поддержкой, и с лояльными политическими структурами у Кремля, а оппоненты серьезной угрозы курсу не составляют. В отличие от Бориса Ельцина Владимир Путин не просто сохранил свой рейтинг, но и приумножил его. Устойчивость власти делает излишним не только диалог с оппонентами, но и в принципе упраздняет необходимость диалога. Современная власть не помнит, что ее сила рождалась в начале первого путинского срока, когда Кремль был вынужден договариваться и искать союзников, укрепляться за счет компромиссов и объединять силы со вчерашними злейшими врагами.
Сегодня диалог как политический инструмент сдан в запасник, и трудно сказать, помнят ли сегодня в Кремле, как это — договариваться с кем-то внутри страны.
У путинского Кремля нет союзников — у него есть либо восторженные поклонники, либо враги. Правило «кто не с нами, тот против нас» действует по прежнему, просто «наших» намного больше. Но и тратить приходится все больше. О дефолте говорить пока рано, он именно что за горами, а они ходить не умеют. Только вот Магомет идет к ним слишком быстрыми шагами.
