Цивилизация
Первым, кто догадался о том, насколько инструментальным может быть братство постсоветских народов, был не Лукашенко. Ценить вековые евразийские связи как гарантию своего политического комфорта научились, на самом деле, все и сразу. И надо быть неистовым моралистом, чтобы увидеть в этом подходе что-то порочное. Пространство реальной политики в новых государствах с самого начала было ограничено параметрами такой дружбы — от дешевых энергоносителей до ностальгических болезней подотчетного гражданина, и было бы странно упрекать кого-то из постсоветских лидеров в уважении к реальной политике.
Так что открытие Лукашенко состоит не в этом, тем более что он-то стал президентом тогда, когда такая союзническая верность стала единым стилем. Лукашенко первым понял другое: рефлексировать, что-то скрывать и чего-то смущаться в этом деле совершенно не стоит. Он и не скрывал.
Любовь без границ, которой он ошеломлял Москву, должна была стать основой для того, чтобы это удивительное пространство от Бреста до Владивостока, в конце концов, возглавил именно он.
Таких ставок, как он, конечно, больше никто не делал. Но суть осталась. Потому что в укоренившемся мнении о том, что СНГ, избежав распада, разделилось на друзей и, как бы это помягче, не друзей, имеются некоторые нюансы. Причем с друзьями получается даже интереснее, чем с теми, кто объединился в ГУАМ.
Примерно с тех самых пор, как СНГ разделилось, саммиты Содружества как-то вдруг утеряли былую остроту. Чем дальше, тем радушнее были лица друзей, и в этой озаренности переставали хмуриться даже внутренние оппоненты. Со всей политической грамотностью эти саммиты были избавлены от обсуждения принципиальных вопросов, которые словно были признаны нерешаемыми, формальные встречи от неформальных стали отличаться лишь дресс-кодом их участников.
Там, где решены все проблемы, кроме тех, которые все равно не решить, воцаряется новый статус-кво. Можно, конечно, вести себя с Москвой, как Михаил Саакашвили.
Но зачем, если можно все то же самое делать под знаком нерушимой дружбы.
Пусть и с некоторым опозданием, но все-таки оценил важность восстановления братства Феликс Кулов, предложивший Москве объединение на манер белорусского, только, естественно, честнее и лучше. Его можно понять: арсеналы внутриполитических средств в борьбе с заклятым союзником Курманбеком Бакиевым безнадежно оскудели, как и ресурсы уличного противостояния. А киргизская социология на тему единения с Россией вполне напоминает белорусскую середины 90-х. Кому-то, конечно, эта инициатива могла бы показаться несколько вычурной просто в силу ее абсолютной нереализуемости и не очень большой привлекательности для всех остальных участников процесса, включая саму Россию. Но ход был беспроигрышным не только потому, что проигрывать Кулову, по большому счету, уже нечего. В своей безысходности ему не оставалось ничего иного, кроме как вдыхать новое подобие жизни в то, что нуждается не в оживлении, а в гальванизаторском пиаре на тему повышения роли России в мире и особенно на постсоветском пространстве.
Особенно когда эту роль готовы признать даже там, где еще вчера над этой ролью посмеивались. Что может красноречивее свидетельствовать о бурной жизни после смерти, чем возвращение Гурбангулы Бердымухамедова, преемника Туркменбаши, одного из главных идеологов похорон нашей интеграции? Ашхабадский лидер не просто вернулся в широкий коллектив. Он со всей приветливостью зовет к себе узкий круг союзников, заинтересованных в общей энергетической концепции. Он, словно бросая вызов нашим общим недругам, чуждому и экспансионистскому варианту Транскаспийского газопровода предпочитает наш Прикаспийский.
Внутри СНГ вот-вот появится поистине геополитическая ось Москва — Ашхабад — Астана, на которую придется быть нанизанными всем остальным постсоветским братьям.
Но вот приходит время ехать в Ашхабад вице-премьеру Нарышкину. Очередному подписанию очередных судьбоносных планов, возможно, предписано стать долгожданной публичной премьерой последнего, но визит почему-то откладывается. Ашхабад не готов. Ашхабад, впрочем, готов к подписанию соответствующего договора с Китаем, про который нам раньше как-то не сообщали, и на который у Туркмении вроде газа уже хватить не должно. Одновременно из Ашхабада доносятся сообщения, свидетельствующие о том, что и идея Транскаспийского проекта отнюдь не забыта.
Просто после демонстрации исторического единства с Москвой ставки явно повышаются.
Как, судя по всему, повысятся они и для Москвы после демонстрации Ашхабада своей готовности к мировой открытости. Но кому это будет интересно, когда Бердымухамедов снова приедет в Москву и напомнит о неизмеримости ее роли в делах Центральной Азии и всего мира?
Встрече глав государств ГУАМ предпочитает визит в Москву президент Молдавии Воронин. Точно так же не едет в Краков на энергетическую встречу недругов России Назарбаев. Оба прекрасно знают, что на альтернативные свидания не опоздают и в следующий раз. И что демонстрация лояльности Москве в то время, когда последней такие демонстрации с лихвой заменяют былое лидерство, может оказаться чрезвычайно полезным. Хотя бы для того, чтобы накопить силы для решающего рывка в мир, планы которого не скрывает ни Назарбаев, ни Воронин. Время такое, что скрывать нечего даже вернейшему другу России, скорому преемнику армянского президента Сержу Саркисяну. Армению, как он заверяет, вполне устраивает договор о коллективной безопасности. Но даже в этих заверениях он не может удержаться: пока вполне устраивает.
Кто еще навеки с нами? Кто еще из наших друзей не приспособился к нашему рвению утвердить нашу сверхдержавную роль в решении мировых вопросов?
И в чем разница между недружественной Грузией и все еще, как ни странно, дружественным Азербайджаном? Грузия с удовольствием играет на российских слабостях и арестовывает наших шпионов, предвидя и реакцию Москвы, и обусловленную ею реакцию Запада, вынужденного выступать на стороне Саакашвили. Азербайджан с тем же удовольствием потакает тому, что Москва представляет как силу, и со всем возможным жизнелюбием поддерживает химерическую идею совместного российско-американского использования Габалинской РЛС. Лишний раз послав сигнал о том, что с нетерпением ждет возможности разбавить российское политическое присутствие любым другим…
Игра в обновленное братство с Москвой на фоне повсеместной ее вражды с теми, кто в эту игру не играет, чрезвычайно взаимовыгодна.
Но это еще не последняя стадия СНГ. Нам еще не раз пригодится пример Александра Лукашенко, который благополучно пережил стадию безоглядной любви. Даже будучи разоблаченным и даже отчасти наказанным, он остается нам братом. Про которого мы уже все знаем. И который все знает про нас. Такая разновидность дружбы, как наше Содружество, может продолжаться и с картами, открытыми без излишнего смущения.
