Нет выхода – люди все равно будут летать. И я даже не знаю, хорошо это или плохо. Это просто факт. До тех пор пока не изобрели других способов перемещаться в пространстве в сжатые сроки, люди будут садиться в самолет. Я-то лично мечтаю о телепортации. Мечтать не вредно…
И даже если бы, — не дай Бог! — взорвались эти десять британских и американских самолетов, как планировали террористы, люди все равно летели бы – и в этот день, и во все последующие.
И после всех авиакатастроф без участия террористов люди все равно садятся в самолет и летят.
И все-таки есть принципиальная разница в том, как мы летали до объявления войны терроризму и как летаем теперь. Есть какая-то мистическая разница в гибели людей по воле стихии, скажем, или по чьей-то злой воле. Не для погибших, конечно. Но для тех, кто сейчас поднимается по трапу самолета или садится за штурвал, или включает монитор в диспетчерской, или едет встречать близкого в аэропорт.
В конце концов, по техническим и метеоусловиям авиакатастрофы происходили с тех пор, как существует авиация. Человечество пыталось минимизировать эти угрозы и усовершенствовать технику. Оно пыталось, как объявляет на каждом рейсе каждая стюардесса, сделать наш полет максимально удобным и безопасным. Это не отменяло рисков, но трезвый расчет показывал, что их не больше, а меньше в небе, чем на автодорогах.
Выбрав в качестве мишени самолеты, террористы совершенно точно определили слабое место: человечество не может прекратить быстро перемещаться в пространстве. Это стало совершенно неотъемлемой частью нашей жизни, работы, общения, отдыха. Это нить нашей физической связи. Точно так же, как нитью нашей не физической связи стал интернет. Человечество не может перестать летать, но полет можно превратить в тяжелое испытание, чтобы не сказать ужас.
Вот прошла информация, что в Амстердаме посадили американский самолет, который только что вылетел из амстердамского аэропорта Схипхол. Посадили с истребителями и допрашивают каких-то пассажиров. Несколько дней назад пассажиры другого авиарейса отказались вылетать, потому что на борту были двое арабов, которые показались им подозрительными. Арабов высадили, допросили и отправили следующим рейсом. Многие мои знакомые признаются, что стали подозрительно оглядывать спутников в самолете, особенно смуглых от природы. Количество испытаний, которые выпадают в последние дни на долю пассажиров, летящих в Англию, Америку или Израиль, отбивают всякое желание лететь в этих направлениях.
Аэропорт «Шарль де Голль», два дня назад, терминал 2С. Огромная очередь на регистрацию. Служащая аэропорта просит меня показать билет. «Так вам не в Америку? Тогда идите вон туда». Я иду туда, где нет никакой очереди, где все как раньше. Сдаешь багаж, оставляешь ручную кладь, вся процедура укладывается в три минуты. Возвращаюсь к «американской очереди» просто из любопытства. Чемоданы, предназначенные для сдачи в багаж, вылезают из машины в виде целлофанового кокона. И уже только после этого их принимают на регистрацию. В руках у пассажиров – ничего, кроме прозрачного пакетика с документами, деньгами, иногда таблетками. В duty-free вам задают дежурный вопрос, куда вы летите, потому что если вы летите в Америку, Великобританию или Израиль, то не имеете права купить крем или духи, не говоря уже о бутылке вина. Забудьте также о компьютерах, музыкальных инструментах, будь это хоть скрипа Страдивари, и о мобильниках, конечно же. Ладно бы Лондон – туда из Парижа лететь меньше часа, но до Нью-Йорка и Тель-Авива добираться куда дольше.
Что происходит? Мы подчиняемся правилам чужой игры? Мы идем вслед за угрозой, но не работаем на опережение? Сначала мы стали снимать ботинки, потому что какой-то псих что-то там собирался пронести в ботинке. Теперь бандиты решили смастерить бомбу прямо в самолете из жидких компонентов, поэтому все жидкое и даже кремообразное опасно, а заодно и все остальное не жидкое, что мы привыкли всегда иметь при себе или чем привыкли пользоваться в полете. Завтра они придумают еще что-то, и человечество покорно «урежет» свои привычки снова. В конечном итоге, мы будем летать голые и босые, и опасными будут казаться даже корочки паспортов.
Но мы будем летать – вот ведь в чем весь трюк. Опасаясь соседа, ненавидя авиакомпании, проклиная все на свете, мы все равно будем летать. Нам будет страшно, неудобно, некомфортно и небезопасно, но мы будем подниматься по трапу самолета, летчик будет садиться за штурвал, диспетчер будет сидеть за компьютером и встречающие будут ждать нас в зале прилета.
Теоретически все равно: погибли ли люди от того, что в самолет попала молния, или от того, что кто-то что-то взорвал на борту. И все же есть разница. И она состоит в том, что какая-то группа мерзавцев взяла на себя право распоряжаться нашей жизнью и даже нашим образом жизни. И мы им, по сути подчинились.
Я помню, лет десять назад я летела в Тбилиси и обратно с одной и той же старушкой. Так совпало. Садясь в самолет, она всякий раз тихо говорила: «Все в руках божьих», — а я в шутку добавляла: «И пилота». Это просто было другое время. А с известного времени при любом инциденте с самолетом возникает версия теракта, и почему-то каждый раз говоришь себе: «Только не это!», — хотя понимаешь же, что, это или не это, людей все равно не вернуть.