Цивилизация
Равноправное энергетическое сотрудничество в путинской версии выглядит следующим образом: Москва разрешает иностранным компаниям добывать нефть и газ, а взамен российские компании должны получить право участвовать в западных распределительных компаниях. Так, по словам Путина, сотрудничают БАСФ и «Газпром», и на другие условия западные компании могут не рассчитывать. Видимо, таким образом должна выглядеть энергетическая экспансия России. Но, как считают опрошенные «Газетой.Ru-Комментарии» директор Института энергетической политики Владимир Милов и директор научно-консалтинговой компании «СРП-Экспертиза» Михаил Субботин, политических препятствий на западных рынках на самом деле ни «Газпром», ни другие российские компании не встречают.
Владимир Милов: Противодействие «Газпрому» на Западе было симметричным ответом на очень явную попытку российских властей ограничить доступ иностранцев к недрам.
— Как вы оцениваете предложение «сети в обмен на недра», с которым выступает президент?
— Предложив проект взаимного допуска, президент Путин и российские власти ничего нового не изобрели, только, немного испортив условия, предложили рынку ту же самую схему, которая складывалась сама собой еще несколько лет назад. Она начала складываться в тех секторах энергетического хозяйства, которые были в достаточной степени либерализованы и приватизированы. Наши нефтяные компании стали довольно активно покупать дистрибуционные активы в Европе и привлекать западных инвесторов к добыче здесь на условиях прямых инвестиций. Этого, к сожалению, не происходило в газовой отрасли, потому что «Газпром» всегда оппонировал массовому приходу иностранных инвесторов в газодобычу и не очень активно старался проникнуть на западноевропейские рынки. Только последние годы «Газпром» попытался установить контроль над инфраструктурой в постсоветских странах. Потом пошли разговоры, что «Газпром» будет делать масштабные приобретения сбытовых активов в Европе. Было бы лучше, если все развивалось бы естественным рыночным путем на основе сделок, продиктованных рыночной целесообразностью и действиями частных экономических агентов.
Тогда мы бы получили более интегрированную структуру рынка, где сектор добычи нефти и газа был бы больше интегрирован с рынками сбыта в Европе.
В итоге сложилась бы перекрестная структура собственности на добывающие и сбытовые активы. Это бы повышало надежность, снижало риски возникновения разных конфликтов в системе и создавало бы механизмы согласования интересов.
— Действительно ли наши компании не пускают в западные сети?
— Я бы не сказал, что нас не пускают в распределительные компании. Нас пускали. Разговоры о том, чтобы перестать пускать, возникли в связи с неприятными тенденциями, которые сложились последнее время.
Процесс, который российские власти пытаются представить как новый, то есть получение доступа к добыче и продаже, уже шел, но его вдруг остановили.
Два года назад российские власти стали говорить, что они ограничат доступ к недрам для иностранцев. Причем не совсем запретят, а будут пускать того, кто им понравится. Обратите внимание, что формальных мер, направленных на ограничение доступа к сетям, европейские страны не приняли. Никто по-настоящему не сорвал ни одной сделки по покупке активов. Сделки в Австрии и во Франции продолжают развиваться, британские власти опровергли слова о том, что они могут препятствовать покупке «Центрики» (Centrica). Провал сделки в Италии был скорее связан с общими противоречиями между «Газпромом» и ENI, чем с конкретным политическим противодействием. Политическое противодействие было, но оно выражалось в намерениях и обсуждении возможных ограничений для российских компаний. Но это было симметричным ответом на явную попытку российских властей ограничить доступ иностранцев к недрам.
Второй процесс, начавшийся у нас и очень тревожащий европейцев, связан с увеличением доли государства в энергетическом секторе и тем, что приоритет в европейской экспансии отдается государственной компании.
Традиционный подход европейских стран, так же, кстати, как и наш, состоял в том, что мы были не против прихода частных компаний и инвесторов на наш рынок, но мы очень настороженно относимся к приходу компаний, в которых контроль принадлежит государству. Их приход может нести какую-то политическую мотивацию. Особенно это стало ясно после того, как государство приобрело контрольный пакет акций «Газпрома». Помните, как у нас обращались с китайской CNPC, когда она пыталась подать заявку на участие в аукционе по «Славнефти»? И как нас несколько лет откладывают конкурсы на разработку месторождений медного («Удокан») и золотого («Сухой Лог») из-за того, что их могут купить китайские компании. В этом году начались разговоры, что могут быть подготовлены поправки к закону о приватизации, которые разрешают участвовать в приватизации частным иностранным компаниям, но могут быть формально ограничены возможности для участия компаний, принадлежащих другим государствам, поскольку это создает угрозу политического влияния. Это довольно разумные опасения, они проявляются у нас. И я не вижу ничего странного в том, что так рассуждают европейцы.
Проблемы создала сама российская сторона, вводя ограничения на доступ иностранцев к нашим недрам, устанавливая государственный контроль над компаниями, создавая почву для подозрений в политике, которые, безусловно, усилились после зимнего российско-украинского газового кризиса.
Если мы всерьез говорим о схеме «недра в обмен на сети», если ее осуществление пойдет под мудрым контролем государства, которое будет решать, каких инвесторов пускать в Россию, какие слияния и поглощения одобрять, которое будет двигать на европейский рынок в первую очередь госкомпании, а не частные национальные российские компании, это не создаст устойчивой системы перекрестного инвестирования, а создаст почву для постоянных подозрений и вмешательства политиков, в том числе европейских.
Кроме того, сегодня эта схема выглядит гораздо менее привлекательно, содержит в себе большие риски и не решает многих проблем.
Лучше ее реализовывать так, чтобы государство напрямую в этих отношениях не участвовало. Образцом может быть, если оно состоится, слияние Arcelor с «Северсталью», которое происходит на рыночных условиях.
— Либерализация рыyка акций сделала доступ к капиталу компании более прозрачным, может ли это повлиять на отношение к «Газпрому» в Европе?
— Либерализация рынка акций «Газпрома» — ложка меда, которая последовала вместе с серьезной бочкой дегтя: установлением формального контрольного пакета и скупкой акций на рынке структурами, неявно и явно аффилированными с государством и менеджментом. По сути, «Газпром» сейчас на 70% контролируется либо государством, либо инсайдерами.
На остальные 30% ограничения по торговле сняты, но на самом деле понятно, кто реальный хозяин этой компании.
Когда начинали разговоры о либерализации, такого уговора не было, что будет законом установленное требование о государственном контроле. Это не снимает подозрений с «Газпрома», что он является проводником политических решений, которые, как мы видели, могут быть очень болезненными, в первую очередь на постсоветском пространстве. Этой зимой мы увидели первый пример того, как Россия нарушила существовавший еще с советского времени неформальный пакет договоренностей о надежном снабжении энергией Европы. Несмотря на холодную войну, Советский Союз был надежным поставщиком энергии и никогда не ставил этот вопрос в зависимость от политики, понимая, что он получает очень хорошие деньги за свои нефть и газ.
К сожалению, наши политики сегодня захотели явно большего.
Сейчас Россия требует сети, но непонятно, что за этим последует завтра, потому что Россия в отношениях с Европой явно вышла из многолетнего неформального пакта, состоявшего в том, что мы даем газ, а нам платят хорошие деньги. Сейчас невозможно предсказать, какие требования будут следующими. Если бы «Газпром» был частной компанией или, что еще лучше, на его месте существовало несколько частных компаний, конечно же, ситуация была бы проще, и с европейцами не возникло бы таких проблем.
— Как может быть оформлен допуск к недрам?
— Возможны два варианта. Либо участие в капитале «Газпрома», либо предложение западным инвесторам доли в конкретном месторождении.
Реализация будет связана с серьезными сложностями, потому что, как показывают переговоры и по «Штокману», и по Южнорусскому месторождению, в каждой конкретной ситуации российские представители, как выясняется, хотят на самом деле большего, чем перекрестное владение на нормальных рыночных условиях. Они хотят иметь больше 50%, они хотят определяющим образом влиять на принятие операционных и инвестиционных решений.
Они хотят, чтобы иностранцы получили пакет и не лезли в управление. Понятно, что на эти условия никто не согласится.
Успешных примеров соглашений пока выработать не удалось. В Южнорусском месторождении у них не получается договориться с E.ON-Ruhrgaz именно из-за этого. Я думаю, что будут проблемы и в других случаях. С точки зрения контроля пакеты 49 и 51% ничем не отличаются. Это равноправные акционеры, которые совместно участвуют в реализации проекта. К сожалению, Кремль видит это по-другому. У владельца пакета 51% есть все полномочия, а у акционера с 49% акций есть право принести деньги и ждать, когда ему дадут какие-то дивиденды.
— Эти условия не выглядят симметричными, если сравнивать их с владением пакетом акций европейской компании.
— Конечно, симметрии нет, потому что совершенно ясно, что и по нашему корпоративному законодательству, и вообще по практике ведения бизнеса в России владение даже большой долей в разработке российских ресурсов — это совсем не то же самое, что владение пакетом акций дистрибуционной компании в Европе.
Михаил Субботин: Если «Газпром» будет владеть сетями, скоро он попадет в зависимость от своих европейских партнеров.
— Сейчас много говорят, что мы можем предоставить доступ к недрам в обмен на доступ к сетям. Как может быть организован такой обмен?
— Пример Северо-Европейского газопровода показал, как может быть устроен взаимный допуск. Мы фактически обсуждаем с немецкими компаниями условия их вхождения в проекты по разработке российских месторождений в обмен на участие в транспортировке, переработке и сбыте. Предлагается переход от схемы «поставщик — потребитель» к более сложной схеме с совместным участием. Грубо говоря, создается совместное предприятие, которое позволяет избежать препятствий как с одной, так и с другой стороны. Я не вижу в этой схеме больших проблем.
Всегда и везде существуют люди, которые играют на разъединение, и те, кто хочет сконструировать схему сотрудничества.
Сейчас переговоры об энергетическом сотрудничестве идут на не слишком благоприятном политическом фоне, который возник после украинского газового кризиса.
Участники консорциума, построившие СЕГ, могут получить долю в добыче и распределительных сетях и в этом случае будут работать совместно по всей технологической цепочке. Фактически в этом случае инвесторы проекта переходят от привычной для взаимоотношений России со странами Европы торговой схемы к производственной.
— Действительно ли нас не пускают на розничный рынок европейских стран?
— Когда «Газпром» решил купить «Центрику» (Centrica), в Англии началась почти истерика: «Газпрому» продавать нельзя, поскольку в этом случае страна, чего доброго, попадет в излишнюю энергетическую зависимость. И нужно на законодательном уровне блокировать аналогичные поползновения «Газпрома». В результате «Газпрому» не дали купить английскую компанию, за этим последовало ответное жесткое заявление, что он может перенаправить свою деятельность с запада на восток, и за этим последовала отповедь европейцев с требованием не угрожать.
Вместе с тем, было бы преувеличением из одного этого факта делать вывод, что нас никуда не пускают.
Препоны, которые были созданы «Газпрому» в Великобритании, не выглядят оправданными ни с экономической, ни с политической точки зрения. Случаи подобного патернализма для местных компаний происходят время от времени в разных странах. Например, недавно мы были свидетелями того, как американцы не дали продать нефтяную компанию «Юнокал» (Unocal) китайцам. С другой стороны, американцы позволили продать восемь нефтеперерабатывающих заводов на территории Соединенных Штатов венесуэльской государственной компании. То, что в Англии противодействовали «Газпрому», не означает, что это система. Трудно поверить, что европейские страны не доверяют «Газпрому» больше, чем США — Уго Чавесу. С одной стороны, не очень понятно, почему у «Газпрома» не может быть своих сетей в Англии. На протяжении 40 лет он поставлял газ в Европу, его доля на рынке — 25%, в импорте — 50%, а в некоторых странах около 80–100%. И это никогда никого не тревожило. С другой стороны, каждая страна имеет право проводить такую политику, какую она считает необходимой, и ограничивать какие-то сделки. И срыв сделки может быть результатом лоббирования компаниями-конкурентами, но внешне выглядеть политически окрашенным. «Шеврон» (Chevron) хотел купить «Юнокал», но его же хотели купить и китайцы. В итоге китайцам купить не дали. Означает ли это, что в Америке сильны антикитайские настроения или что победило лобби «Шеврона»?
В данном случае трудно определить, какие мотивы были сильнее, политические или экономические, поскольку они оказались густо перемешаны.
— Какие ограничения для иностранцев действуют на нашем рынке?
— Существует законопроект о сферах деятельности, в котором отмечены отрасли, где могут быть ограничены права иностранных собственников. В этом законопроекте, в частности, есть термин «стратегические месторождения», в отношении которых могут быть введены ограничения для иностранцев. Используются два вида ограничений — это доля в проекте и доля в акционерном капитале компании. Я не считаю, что инвесторов нужно делить по «пятому пункту». Особенно в сфере недропользования. Существуют, например, такие схемы, как «ринг фэнс» (налоговая ограда), которые позволяют добиться, чтобы все налоги уплачивались там, где сырье добывается.
Когда же мы говорим об ограничениях для иностранных компаний, возможно, это только способ поддержать наши компании в их стремлении выйти на рынки других стран, то есть элемент переговорной позиции.
Сейчас у нас (и у России, и у зарубежья) тяжелый период взаимной ломки, который связан с преодолением последствий эпохи «железного занавеса». И Европа избыточно настороженна, и мы все время ждем подвоха.
История с украинским газом очень помогла тем, кто работает на конфронтацию. Кроме эпизода с «Центрикой», сейчас «Э.ОН-Рургаз» (E.ON-Rurhgaz), давний акционер «Газпрома», не хочет допускать его к своим распределительным сетям. Но это обычный коммерческий переговорный процесс, который очень непросто идет. Вопрос же о том, кто от кого будет больше зависеть, если мы будем действовать на территории других стран, очень спорный. Мир существенно изменился. Заявления Уго Чавеса, что, если США нападут на Иран, Венесуэла закроет свои нефтеперегонные заводы в США и вызовет энергетический кризис, — очень серьезный знак. До сих пор не рассматривалась возможность ограничения права частной собственности из-за саботажа собственника, если речь не шла об отраслях, от которых зависят жизнеобеспечение населения или оборона, например. То есть ограничения частной собственности возникали, когда обсуждалась проблема воздействия на естественные монополии: нельзя перекрыть водоканал, газопровод и так далее. И не обсуждались нефтеперегонные заводы или отдельные месторождения. Заявления Уго Чавеса переводят проблему в другую плоскость.
Очевидно, в случае саботажа собственника государство, видимо, должно иметь какие-то рычаги воздействия вплоть до национализации имущества.
Сейчас европейцы мотивируют свои опасения тем, что, если «Газпром» получит сети, тогда он сможет диктовать им любые условия. На самом деле «Газпром» будет действовать по законам европейских стран. Я не вижу внятных угроз с его стороны. Что может «Газпром» сделать в том случае, если суд той или иной страны примет решение о национализации его имущества, например, из-за злоупотребления им своим доминирующим положением? Если «Газпром» будет владеть сетями, то скорее он попадает в зависимость от своих европейских партнеров. Так что в целом в подобных операциях по обмену кусками собственности я вижу экономические и политические плюсы и не вижу минусов.
Беседовал Евгений Натаров
